Мария Эрдман - Моника

– Хватит, Фрезия, оставь ее – сказал Давид Р, самый старший из них – пусть идет, заканчивай!

Она, как уличная шавка послушно перестала драться и скрылась в толпе, только ее глаза, цыганские и страшные, передавали ту боль, душевную и физическую, что я нанесла ей. Так прошел мой последний день в детском доме. Уходя оттуда вместе с Августой, я чувствовала, что все они собрались около пустых глазниц окон, и смотрят мне вслед, только я уже не обернулась как жена Лота в притче. Мы ехали долго, практически целый час, это был северный район Санкт Петербурга, где располагалась квартира Августы. Зайдя в парадную исторического жилья я выдохнула. Наконец я буду предоставлена сама себе, у меня будет своя комната, свое небольшое, но личное пространство, где я могу спокойно жить, погружаясь в свои невероятные мысли и вселенные.

– Ну, дорогая, располагайся – заботливо сказала Августа – теперь ты дома.

Я кивнула и стала осматриваться. Квартира тогда мне показалась очень необычной, неким французским будуаром гедонистки времен Людовика XV: картины в золотых рамах, тяжелые шторы из лоснящегося бархата, совершенно не пропускающие света, очень много книг, которые были практически везде: на полках, туалетном столике, на полу, за кроватью, даже в ванной комнате. Это были французские женские романы в стиле Дюма, в очень красивых, архаичных обложках и с потрясающим запахом старины. Вся квартира была покрашена в благородный белый цвет, мебель была с претензией на историческую подлинность, с резными изображениями нимф, русалок и морских сирен. Посередине гостиной, в самом царственном положении, лежал большой черный кот. Августа сказала, что его зовут Лютик. Немного позже я узнала, что Лютик это сокращение от его полного имени, Люцифер. Кот был с огромными зелеными глазами и его вертикальные, пристальные зрачки следили за тобой и тем невидимым, что обитало в этой квартире. Лютик осторожно подошел ко мне, высокомерно глядя мне прямо в глаза, и обнюхал мою руку. Видимо, я понравилась ему с первого раза, потому что он дал себя погладить, и издал мурчащее, королевское «мяу» в знак приветствия, встречая нового члена семьи.

– Пойдем, покажу твою личную комнату – сказала Августа. Она небольшая, но там огромное окно с видом на крыши петербургских домов и твой личный кусочек неба. Мы прошли по узкому, темному коридору и оказались в моей Sanctum Sanctorum 1 1 Святая Святых (с лат).

– Августа, спасибо тебе – прошептала я, и стараясь сдержать свои детские чувства, обняла эту необычную женщину.

– Ты будешь здесь счастлива, Моника – произнесла Августа с влажными от слез глазами и погладила меня по голове.

– Располагайся и отдохни, а я заварю нам жасминовый чай.

Она ушла опять напевая какие – то странные ретро мотивы, а я стояла и не могла поверить, что это реальность, а не моя очередная выдумка. Мне было очень хорошо там, в этой старинной, аристократической квартире. Августа сделала ремонт, мы вместе красили стены, вешали картины в уже современном и понятном мне стиле, купили прекрасные шторы и множество красивых деталей интерьера. Зарабатывала она немного, но никогда не жалела денег на эстетские вещи, антикварные книги или винтажную парфюмерию. Люцифер очень полюбил меня и всегда был рядом со мной, но на руках не сидел, держался в стороне от моих тесных объятий и непонятной ему нежности. Я распахивала окно, наслаждаясь ветром новой жизни и свободы, а Лютик сидел рядом, смотря вдаль на стаи птиц, вырисовывающих на закатном небе живые пейзажи. Это была полноценная гармония и счастье, которое я не испытывала никогда.

– Пойдем пить чай – услышала я мелодичный голос Августы и поспешила на кухню.

Она, в кружевном, красивом фартуке разливала ароматный напиток в две винтажные кружки с павлинами и тропическими листьями.

– Чашки замечательные, где ты нашла их? – спросила я свою новую маму.

Она сделала вид, что не услышала моего вопроса, но я повторила его заново.

– Это очень старинные вещи, как и многое здесь, Моника. Когда-нибудь я расскажу тебе об этом, а сейчас, бери фисташковый эклер и угощайся.

Закончив эту недосказанную и таинственную мысль, Августа повернулась ко мне спиной и стала делать вид, что очень занята и ей не до моих расспросов. Свою тайну она раскроет мне накануне своей смерти, но я расскажу ее читателю немного позже. Дни в этом прекрасном месте летели очень быстро. В школу я ходить отказалась и Августа перевела меня на домашнее обучение. Мне совершенно не хотелось быть белой вороной и вечной одиночкой в новом для меня месте. Мне хватило воспоминаний из детского дома, где я прожила целых тринадцать лет. Сейчас, вспоминания эти времена, я задаюсь только одним вопросом: Чем я была так непохожа на остальных детей? Да, я была немногословна, замкнута, вела себя иногда очень странно и необычно. Я не старалась никому понравиться, никогда не лгала и всегда говорила всю правду о человеке в лицо. Я ценила личность, талант и дар в людях творческих потому что сама была такой. Я всегда была немного отстранена от внешнего мира и с каждым годом мне казалось, что этот невидимый Рубикон становится только ощутимее и сильнее. Раньше, процесс социализации для меня был болезненным, я из кожи вон лезла чтобы понравится тем, кто был мне интересен. Мне хотелось быть как они: веселыми, пустыми, не забивающими свои головы метафизикой и поиском смысла жизни. Изысканно занимаясь мимикрией, я принимала разные обличья, никому не показывая свою змеиную суть. Мне казалось, что если я буду настоящей, меня не примут. Что я буду другой, непохожей, белой вороной в стае черных. Сейчас же, когда контуры разума и уверенности стали более заметными, все сомнения и слабости исчезли под властью силы и новой мысли. Когда осознаешь свою исключительность, когда принимаешь свою женскую природу и используешь все ценные дары, которыми тебя одарили свыше, начинаешь понимать, какой огромной силой ты обладаешь. С этим осознанием тебе безразлично мнение пустой толпы. Они уже не могут коснуться тебя, ибо ты властвуешь над собой, а не над их мнением о тебе. Тогда и начинается истинный путь. Incedo per ignes.

В юности, многие мальчики оказывали мне знаки внимания, хотели узнать меня поближе и возможно, некоторые из них даже искренне хотели понравиться мне. Но мне нравился только один. Его звали Феликс и он был моей первой, слепой любовью. Черные, блестящие волосы и миндалевидные карие глаза создали ему славу настоящего мачо среди женского пола. Высокий, белокожий, страстный, с надменной, играющей на его лице улыбкой, он купался в лучах внимания, нежности и томных вздохов всех девочек, когда проходил мимо них. Феликс любил литературу, писал стихи и был совершенно не похож на остальных мальчишек детского дома, так как имел манеры денди и навыки расчетливой обходительности, которую многие принимали за воспитание. Несмотря на его юность, он уже познал многих женщин и его аура, такая темная и мужская, очень привлекала меня. Мы встречались с ним пару раз на занятиях по английскому языку, и он всегда садился рядом со мной. Обходясь только общими фразами по заданиям или короткими просьбами, Феликс давал мне понять, что я совершенно его не интересую. А я была безумно влюблена в него и сходила с ума от этого первого чувства. Свою любовь я держала в тайне, но многие догадывались об этом, и пошли сплетни. Безусловно, Феликс узнал эту новость одним из первых и его поведение очень резко изменилось. Он стал более детально рассматривать меня, здороваться и даже иногда подходил ко мне и обнимая за плечи расспрашивал о каких – то пустяках в духе светской беседы. Я была смущена, говорила какую – то чушь и никогда не смотрела ему прямо в глаза. Однажды вечером, я ушла на прогулку в одиночестве. У меня было тайное место, небольшая зеленая аллея в парке, где я была совершенно одна в своей огромной вселенной. Была осень, золото листьев укрывало уже замерзшую землю своей золотой, природной вуалью и я сидела на старой французской скамейке, смотря на серое пасмурное небо.