Анна и Сергей Литвиновы - Оскар за убойную роль

– Сколько младшему сейчас годков?

Валерий Петрович достал из пачки сигарету, разминал ее в пальцах, нюхал… Хотелось курить.

– Двадцать пять.

– Прекрасный возраст, – усмехнулся Ходасевич. Снова понюхал сигарету и произнес задумчиво: – Возникает вопрос. Точнее – два вопроса. Первый: почему они обрушились именно на тебя? У них что, других врагов и дел нет? И еще: почему они взялись за тебя именно сейчас?

Кирилл Евгеньевич заметил ее в окно своего кабинета. Сердце взволнованно дрогнуло. Неужели Танюшка?.. Вообще-то Кирилл был уверен, что он ее больше никогда не увидит – после того разговора в ординаторской, когда Таня убежала чуть не в слезах. Как он себя потом ругал! Зачем только прицепился к ней с этой беременностью?! Неужели трудно запомнить: темы, которые во врачебной среде – норма, в обществе обсуждать не принято.

Таня, конечно, видела в нем мужчину (и, как Кирилл надеялся, – симпатичного ей мужчину), а он, дурак, целый допрос ей устроил: «А когда были последние месячные? Медицинский календарь ты ведешь?» Конечно, она и расстроилась, и смутилась… Надо же было так сглупить!

Может, все дело в том, что он слишком много работает – или думает о работе? Вот она и лезет из всех щелей. Даже когда встречаешь красивую девушку – и то говоришь с ней на медицинские темы. И все такими разговорами разрушаешь… Но ведь, кроме работы, у него ничего в жизни нет: телевизор, тренировки на ринге три раза в неделю и одинокая квартира с одинокой постелью. Может, поэтому он просыпается всегда в дурном настроении, на работу приходит злой – и готов поутру отчитать любого? Вот Танюшка и попала ему под горячую руку…

…Конечно, это не она. Но Кирилл тем не менее не мог отвести взгляда от девушки, похожей на Таню. Она шла по чахлому больничному парку – под ручку с каким-то пожилым толстяком. (Отец? Или, может, муж?) Одета как пациентка – как большинство пациентов: спортивный костюм, тапочки. Бледная, идет с трудом, на щеке ссадина. А толстяк рядом с нею – явно посетитель. Несмотря на возраст, он выглядит щеголем: брючки наглажены, ботиночки сверкают. Пузан бережно ведет ее под ручку. Вот они остановились. Прощаются. Толстяк пожимает ей руку. Она легко целует его в щечку. (Нет, не похоже, чтоб это был муж. С мужем обычно ведут себя интимнее.) Пузан идет к выходу. Девушка разворачивается и ковыляет к корпусу.

Похоже, все-таки она, Танюшка из «Тойоты». Девушка, доставившая в больницу сбитого наркомана.

На ступеньках, перед тем как войти в корпус, Таня останавливается, оборачивается. Толстяк тоже оглядывается. Она машет ему и кричит – кажется, что-то веселое, потому что тот улыбается, кивает и машет в ответ. Теперь Кирилл не сомневается ни на гран: это, безусловно, она. Ее поворот головы, улыбка, жесты… Но что с ней случилось? Почему она попала в больницу?

Похоже, судьба в очередной раз дает ему знак. Господь направляет его, снова посылает ему эту удивительную девушку. И он будет дураком, если опять проигнорирует этот сигнал свыше – или снова все испортит каким-нибудь идиотским разговором.

Таня исчезла внутри двенадцатиэтажного корпуса, но найти ее здесь – не проблема. Кирилл Евгеньевич склоняется над компьютером. Входит в больничную сеть. Через две минуты он уже знает: ему не померещилось, это действительно Татьяна Садовникова. Она лежит в «первой травме», в палате номер пятьсот один (блатная, платная, на одного). Кирилл Евгеньевич решает сегодня же навестить ее – все равно он на дежурстве. Часиков в девять, когда больница совсем затихнет, он спустится к ней в палату.

– Вот он, этот жирняк.

– Где?

– Где-где! – передразнивает первый. – В «энкавэдэ»! Вон, в подъезд входит!

– Будем сейчас его мочить?

– Сейчас?! Ты че, недоумок?! Светло, и пипл кругом. Ты че, в ментуру захотел?!

– А когда?

– Когда я скажу. Не раньше и не позже. Ясно?

Больничный коридор пятого этажа совершенно пуст. Дневные врачи и сестры давно ушли. Дежурные наверняка гоняют чаи в ординаторской. А пациенты лежат по палатам или смотрят старый телевизор в холле – оттуда до Кирилла Евгеньевича доносится скороговорка вечерних новостей.

Кирилл идет по длинному коридору. В руках – коробка конфет (у него полный шкаф таких коробок – подарки от больных), стыдливо упрятанная в полиэтиленовый пакет.

За это время он успел позвонить заведующему «первой травмой». Тот рассказал и анамнез Садовниковой, и ее диагноз, и прогноз. Ничего особенно страшного. Ее избили – здесь, неподалеку от больницы, в подвале. Последствия – сотрясение головного мозга, многочисленные ушибы, гематомы, трещина в ребре. И еще – выкидыш на сроке восемь недель. Значит, он, Кирилл, в то дурацкое утро все-таки оказался прав – она и вправду была беременна. Хотя совершенно не обязательно говорить об этом девушке прямо в лицо…

После того как он узнал о выкидыше, ему как-то сразу расхотелось идти к ней. Она только что потеряла ребенка. Ребенка от другого мужчины. До него ли ей сейчас? Но Кирилл поразмыслил – и все-таки пошел. Не питая особых надежд. Вообще никаких надежд не питая.

Пошел, потому что так решил. Он любил доводить до конца намеченное – чего бы ему это ни стоило. Может, утешал Кирилл себя, он ей сейчас нужен? Хотя бы как врач?

Пятьсот первая палата располагалась в самом торце больничного корпуса, в конце длиннющего коридора. Кирилл шел по вздыбленному стертому паркету. Ни сзади, ни спереди никого не было.

Вдруг впереди возникло двое мужчин – они, видать, вывернули в коридор из лифтового холла. Оба не врачи, не ординаторы, не охранники. И тот и другой, как близнецы, одеты в куртки. Оба следуют тем же курсом, что и он. Кирилл видит только их мощные, обтянутые кожей спины. Они шагают уверенно, небрежно и независимо. Руки держат в карманах. Их спины маячат впереди на расстоянии метров двадцати.

– Эй, товарищи, вы куда? – кричит Кирилл им в спину.

Крик вырывается помимо его воли. Ему не должно быть до них никакого дела – хотя часы посещения давно прошли, при чем здесь он? Это не его отделение. Но слишком уж эти парни независимо, вразвалочку, шагают. К тому же у Кирилла почему-то создается впечатление, что они следуют туда же, куда и он: в пятьсот первую палату, к Татьяне.

Двое бугаев никак не реагируют на его окрик – хотя очевидно, что они его слышат. Они не оглядываются и даже не замедляют шаг. А до палаты, где лежит Татьяна, им остается всего метров десять. И всего одна пара дверей: в пятьсот вторую, тоже блатную – мужскую, и на пожарную лестницу.

– Стойте! – снова кричит вслед кожаным Кирилл. Он чуть ли не срывается на бег. Они не оборачиваются. – Остановитесь, кому говорю!