Анна и Сергей Литвиновы - Оскар за убойную роль

Через десять минут он уже входил в метро. «Хвоста» за ним не было, но, пока ехал, он все равно постоянно проверялся, а один раз, на «Савеловской», резко сменил маршрут, неожиданно вбежав в поезд, уже закрывающий двери.

Через полтора часа Ходасевич открывал конспиративную квартиру. Он предвидел, что события могут развиваться самым неблагоприятным образом, и заблаговременно попросил у Олега Николаевича, своего нынешнего куратора, ключи.

Они расселись «официально»: Татьяна на своей койке, а Кирилл Евгеньевич – на стуле. Но ей очень хотелось, чтобы он пересел и ласково накрыл ее руку своей ладонью, а она бы – уткнулась ему в плечо…

Одного взгляда на доктора было достаточно, чтобы понять: ему тоже ужасно хочется отбросить все условности-официальности, обнять ее и зарыться ей в волосы…

Но только… стоит ли так спешить? Она ведь этого Кирилла совсем не знает.

– У меня к тебе есть одна просьба, – начала Таня. – Только я хочу, чтоб ты понял меня правильно…

– Я весь внимание, – кивнул Кирилл.

– Я ночью боюсь оставаться одна.

– Из-за этих двух придурков?

Татьяна кивнула.

– Это они избили тебя?

Снова кивок. Глаза ее наполнились слезами.

– Я не отойду от тебя ни на шаг, – заверил Кирилл. – Хочешь, останемся здесь, а хочешь, пойдем ко мне в кабинет. Надеюсь, со мной ты не будешь никого бояться. – Он усмехнулся и самоиронично добавил: – И меня бояться тоже не будешь.

Когда стемнело, Ходасевич все-таки вышел из конспиративной квартиры. Во-первых, чтобы осмотреться и наметить пути возможного отступления. Во-вторых, купить себе на ужин и на завтрак провизии – а главное, чаю и кофе. И – самое главное – позвонить из телефона-автомата подруге своей боевой молодости, ныне работавшей в газете «Курьер».

– Здравствуй, Леночка, солнце души моей, – поприветствовал он сорокапятилетнюю деловую женщину и тут же взял быка за рога: —У меня очень мало времени и весьма важное дело.

– Я уже привыкла, что ты звонишь мне только по делу, – печально вздохнула та. – Слушаю тебя, Валерочка.

– Пожалуйста, устрой мне встречу с Анжелой Манукян. Это срочно.

– Анжела Манукян? А кто это? – изумилась Леночка, довольно даже натурально.

– Это твой источник, – терпеливо сказал Ходасевич. – Через эту женщину ты получила документ, компрометирующий депутата Брячихина. Ту самую бумагу, что украли из сейфа моей падчерицы.

На другом конце провода воцарилась тишина: видимо, собеседница решала, какую ей избрать линию защиты. Может быть, все отрицать? Или, наоборот, во всем признаться?

– Валерочка, кто тебе про это рассказал? – вкрадчиво спросила Леночка.

– Ты сама.

По другую сторону провода раздался смущенный хохоток, а потом Лена проговорила:

– Н-да, правильно писали на советских плакатах: «В пьяном виде легко обнять своего классового врага». Чего только не ляпнешь. И ты всему поверил?

– Мне Манукян нужна по совсем другому делу, – поспешил заверить Леночку Ходасевич. – Оно к тому документу никакого отношения не имеет.

– Так я и поверила, – буркнула журналистка, выигрывая время.

– Ну, скажем так: почти не имеет.

– Если ты пообещаешь не говорить Анжеле, что ты знаешь о нашем с ней сотрудничестве… – осторожно начала Леночка.

– Обещаю, – прервал ее Ходасевич. – Торжественно обещаю и пламенно клянусь.

– Ну, ладно… – неуверенно произнесла Лена. – Я посмотрю, что можно сделать.

– Не «посмотрю», а ты сделаешь это сейчас. Немедленно.

– Я все-таки понимаю, – вздохнула журналистка, – почему ты, Валерочка, так и остался неженатым.

– Ну и почему же? – улыбнулся он.

Ходасевич понял: он победил, его просьба принята и Леночка действительно сделает все от нее зависящее, чтобы организовать ему встречу с Манукян.

– Ты жесткий. Резкий. Нетерпимый. Словом, натуральный мерзавец, – вздохнула собеседница.

– Со мной ты связаться не сможешь, – прервал ее полковник, – я позвоню тебе ровно через полчаса.

…Через полчаса, выйдя из гастронома с пакетами в руках, Ходасевич вновь позвонил Елене.

– Записывай, изверг рода человеческого, – вздохнула журналистка и продиктовала номер телефона. – Это мобильный Анжелы Манукян, и она будет ждать твоего звонка в течение ближайшего получаса.

– Как ты ей представила меня?

– Тем, кем ты и являешься. Полковником ФСБ на пенсии.

– Спасибо, – с чувством произнес Валерий Петрович. – Я тебе очень обязан. С меня ужин в ресторане.

– Видеть тебя не хочу, негодяй, – вздохнула Леночка и положила трубку.

Валерий Петрович улыбнулся и набрал номер Анжелы.

…Положительно, сегодняшний день был днем Ходасевича – потому как мало того, что он без особого труда разузнал телефон Анжелы, но и легко договорился с ней об очень скорой встрече: завтра утром, в десять, в ресторане «Донна Клара» на Малой Бронной.

В ресторане «Донна Клара» Ходасевич занял столик на двоих у окна. Заказал себе чашечку эспрессо. И стол, и стульчик оказались маленькими, неудобными: Валерий Петрович с трудом поместил свое грузное тело. Порция кофе тоже была издевательски крохотной.

В раскрытое окно в зал проникал шум утренних переулков: звуки моторов газующих от светофора машин, чириканье воробьев, реплики проходящих мимо людей. Анжела запаздывала.

Валерий Петрович чувствовал себя неуверенно – как и все время с тех пор, когда он начал разматывать эту историю. Ему представлялось, что он идет по зыбкой почве, по болоту и не знает, куда в следующий момент можно поставить ногу.

Это было совсем не похоже на его прежнюю, настоящую работу. Во время службы он всегда чувствовал за своей спиной поддержку: коллег, Центра, государства. Весь могучий СССР, ощетинившийся всеми своими ракетами, тогда стоял за спиной полковника. И Ходасевич всегда мог уповать на его помощь.

Теперь же полковник оказался один-одинешенек. И было непонятно, где враг и на кого из друзей он может рассчитывать. Любой неверный шаг – и он провалится в трясину. И не найдется никого, кто протянул бы ему руку. Но тем не менее идти все равно приходилось. Идти быстро и не очень понятно куда.

Быстрота – вот еще одно обстоятельство, которое его коробило. В былые времена службы в ПГУ [10]каждая операция, в которой он участвовал, по неспешности и вдумчивости напоминала партию в шахматы. Причем не просто шахматы, а скорее игру по переписке, когда твой ход от хода противника отделяют недели и месяцы и каждый шажок одной из фигур взвешивается, обсасывается, обмозговывается многочисленной командой. И только когда десятки людей взвесят и согласуют десятки возможных продолжений, игрок делает осторожный ход. А потом долго, очень долго ждет ответа…