Ингар Йонсруд - Крест

– Или куртку могли сбросить в воду, – предположила Кафа.

Тересе жестом позвала Фредрика и Кафу за собой к носилкам. Криминалисты упаковали тело в мешок, но не застегнули молнию. Особая аура воды, в которой было тело Штольц, теперь улетучилась. Теперь на ее шее ярко проступили темно-синие вены. Увидев лопнувшие в ее глазах сосуды, Фредрик почувствовал панику девушки, когда та поняла, что ее время истекло.

Рукой в тонкой голубой перчатке Тересе провела по шее погибшей, после чего решительно повернула ее голову набок.

– У нее здесь повреждение тканей, – сказала она, указав на рану за ухом. – Судя по осколкам кости, удар должен был быть очень сильным. Патологоанатом решит, это ли явилось причиной смерти. Удар мог произойти и в результате падения на лед… или чего-то еще. – Тересе резко застегнула молнию, и стальные зубцы плотно сомкнулись.

– У погибшей была связка ключей в кармане и сумка через плечо, – добавила она и протянула коллегам мокрую сумку. – Я туда не заглядывала.

В установленной криминалистами палатке для водолазов, чтобы те могли переодеться, поесть и попить горячего, Фредрик с Кафой освободили место на походном столике и выложили на него содержимое сумки: кошелек, журналистский блокнот, несколько ручек, выключенный телефон и маленькую фляжку. Фредрик открутил пробку: фляжка была заполнена меньше, чем наполовину, и резко пахла лимоном и алкоголем.

Кафа пролистала блокнот. Многие страницы склеились от воды, но непохоже, чтобы на них было много записей.

– Что это значит? – спросила она. – Бенедикте приехала брать у Рейсса интервью, но ничего не получилось? – Кафа хотела отложить блокнот, когда из него выпал сложенный листок бумаги. Внизу было написано одно слово.

– Чернобыль? – прочитала она с удивлением.

– Тебе это о чем-то говорит?

– Вообще да… Всего несколько часов назад я говорила с начальницей Рикарда Рейсса. Она рассказала мне о старом могильнике со взрывчаткой недалеко от стройки, где работал Рейсс. Захоронение назвали «Чернобыль», потому что там были сожжены и закопаны трупы животных, зараженные радиацией, пришедшей в результате атомного взрыва в Советском Союзе.

Кафа аккуратно развернула бумагу. В ней что-то было. На старой, пожелтевшей и в разводах фотографии был запечатлен кирпичный дом в саду на отлогом склоне. Внизу извилистым шрифтом было подписано: «Вилла Равнли».

– Вот за чем охотилась Бенедикте, – вырвалось у Фредрика. – Она спрашивала меня об этом названии в тот вечер в Акерсхюсе. Равнли. Я думал это какое-то место, фамилия, или еще что… А оказывается, это вилла?

– Почему она решила, что это название тебе знакомо?

– Она сказала что-то о моем отце, считала, что он…

– Кен Бейер?

Фредрик удивленно взглянул на Кафу.

– Я разве тебе о нем рассказывал?

Она показала на бумажку. Под строкой с надписью «Чернобыль» был нарисован треугольник. В его центре яркими буквами написано «Организация». Но больше всего внимание Кафы привлекло написанное в одном из углов треугольника: «Кен Бейер».

Что же вообще Бенедикте сказала Фредрику, подойдя к нему тогда во время ужина? Она явно пыталась составить общую картину из имеющегося у нее материала. Военный проект во времена холодной войны. И в ее работе над ним всплыло имя его отца.

– Твою мать, – бормотал Фредрик, читая надпись в другом углу треугольника.

– Номан Мохаммед? – Он покосился на Кафу. – Кто это такой?

– Бог его знает, – быстро ответила коллега.

Если бы Фредрик пристальнее наблюдал за ней, то увидел бы, как у нее побелели костяшки пальцев – так крепко она сжимала в руках бумагу.

Проселочная дорога где-то на юге страны в начале восьмидесятых. Она пересекает участок, посреди которого стоит старый сарай. За его стеной прячутся два мальчика, лет двенадцати-тринадцати. Перешептываются. Выглядывают из-за угла. Один из них – Рикард, смышленый и бойкий на язык парень из класса «B», как правило, ухитряющийся избегать наказания за коллективные проступки. Второй – Спичка. Такое ему дали прозвище. Можно было бы предположить, что это из-за его рыжих волос, но на самом деле причиной тому стала его крайняя вспыльчивость. Отец Спички – нефтяник и дома постоянно выпивал. Мать мальчика частенько била сына, пока тот не подрос и не ответил тем же. Спичка на голову выше Рикарда и намного сильнее. Теперь матери приходилось довольствоваться малым – она лишь разражалась бранью на своего отпрыска.

Идущий по проселку и приближающийся к сараю мальчик знает, что ему уготовано. Поэтому с силой сжимает предмет в руке. Он знает, что они стоят там, чтобы никто их не увидел. Это единственный путь из школы, поэтому они и поджидают его там.

Он не знает одного – почему они выбрали именно его. Зачем они затаскивают его в школьный туалет и ссут ему в рюкзак? Почему именно его называют сукой и выпендрежником и врут учителям, что просто шутят, а потом локтем бьют ему по почкам. Отец мальчика тоже нефтяник. Но он инженер, не пьет и купил семье хороший дом и дорогую одежду.

Значит, он все-таки все понимает. Так же, как и то, что как только он завернет за угол, они на него нападут. Мальчик большим пальцем проводит по острой игле циркуля.

Первым выходит Спичка. Этот всегда первый. Он выкрикивает что-то про сраного педика, а Рикард смеется и ждет, когда мальчик бросится бежать. Потому что он всегда так делает – Рикард обычно быстро его ловит, ведь он несется как пуля. Но сегодня мальчик не пускается наутек.

– Вы – сраные дети алкоголиков, – отвечает мальчик, твердо упираясь ногами в гравий. Спичка вспыхивает от гнева. Мальчик поднимает руку и ждет. Ждет, пока Спичка его повалит. И делает это. Прицелившись, со всей силы втыкает ему иглу циркуля в глаз.

Эту сцену из жизни обычно вспоминал Бредо Хольм, когда его спрашивали, почему он решил работать в тюрьме. Как он может спокойно находиться в каменных стенах среди чокнутых, наркоманов, педофилов и убийц. Не моргнув глазом, он всегда отвечал одно и то же.

– Я делаю это, потому что в этом есть смысл. Нельзя делать все, что хочется. Скверные поступки приводят к скверным последствиям. Тюрьма – это барьер между цивилизацией и анархией.

Кебаб, который он купил перед дежурством, уже остыл, но Хольму так даже нравилось. Он любил вывалить на тонкую салфетку на тарелку с печатью «Тюрьма Осло» всю начинку и перемешать ее одноразовой вилкой, после чего поставить в микроволновку. Обычно он выставлял самую высокую мощность на две минуты, но сегодня решил поставить на среднюю и на четыре. Этого должно хватить. Гул микроволновки заглушал шум в коридоре. Хольм не оборачивался посмотреть, что там происходит у заключенных, сосредоточившись на монотонном вращении тарелки. Соус запузырился и вытек, и Хольм почувствовал запах баранины в специях, распространившийся с паром от тарелки. Может, четыре минуты – это многовато? Но он все равно решил ждать. Когда раздался сигнал, он нажал на ручку дверцы, и она открылась. Пусть остывает, а он пока посмотрит, что происходит вокруг.