Андрей Ильин - Когда шатается трон

И верно, в соседней комнате на стеллажах горы шмоток гражданских на любой размер и вкус – выбирай не хочу. Оживились зэки, пиджачки со штанцами примеривая. Такой выбор – глаза разбегаются.

– Глянь.

– Чего?

– Не по-нашему написано.

Верно, на подкладке – на этикетке буквы незнакомые, на латинице, и значки какие-то.

– Это трофеи из Германии. Краснопёрые оттуда целые вагоны шмоток волокли. Я точно знаю. Пиджачок твой, поди, с трупа немецкого стащили.

– Да и хрен с ним. Мало я, что ли, на фронте одежды и обувки с трупов снятых носил. Сам снимал, и с меня, если что, сняли бы, не побрезговали. Лишь бы клифт впору пришёлся, вещь дорогая, импортная, сносу нет…

– Стройся!

Встал строй, уже не тот, уже чисто гражданский, разноцветный и разномастный, хотя мысок к мысочку, и равнение по груди четвёртого. И тут же новые чудеса. Потому что новые ксивы – паспорта. Натуральные, со всеми отметками и штампами прописки. Всё чин-чинарём, ни один мент не подкопается!

– Документы будут храниться в карманах френчей и пиджаков, одежда в шкафах под пломбами, ключи от кладовой у командиров. Форма одежды – по приказу.

Заёрзали зэки, закрутили глазками – такой соблазн… Это понял командир и быстро мысли их шаловливые осадил:

– Кто рыпнется, кто захочет, чистыми ксивами обзаведясь, ноги сделать, тому сразу верхнюю статью от прокурора, объяву во всесоюзный розыск и каждого пятого из его отряда – в распыл. Так что вы приглядывайте друг за другом, если жизнь дорога: адвокатов и даже «троек» у вас не будет – пуля будет лично от меня в затылок, потому как по документам вы уже покойники. Если этого мало, то всех ваших родственников – на нары, ответку за беглеца держать. Поймаем – отпустим. Нет – сошлём на рудники или к стенке прислоним тех, что старше, а младших в детдома определим, которые та же «крытка». Всё всем ясно?

Пригорюнились зэки – близок локоток, да не укусишь. Им бы те паспорта, да на волю, только крепко их к месту припечатали, что жуков в гербарии иголками – не дёрнешься. Теперь каждый за каждым в оба смотреть будет, чтобы своей башки за чужой грех не лишиться. Повязали их порукой круговой! Но даже если сам уйдёшь, как с родственниками быть? Как жить потом, зная, что через тебя их свободы, а может, и жизни лишили? Оттого, наверное, нет среди них одиноких, все с родителями, братьями и сёстрами мал-мала меньше. В том числе по этому признаку их и подбирали, чтобы крепче повязать. Одиночка, он как волк – всегда в сторону леса глядит, и в любой момент в побег сорваться может. А эти – нет. Эти уже видели близких, рядком вдоль колючки построенных, и краснопёрых с автоматами за ними. Эти не побегут!..

– Разговорчики! Слушать меня. Каждый свой ящик запомнил и чтобы мог с закрытыми глазами, на ощупь, в тридцать секунд. Всё, закончили с примерками! Дальше по распорядку – в тир, зал и к кульманам. Разойдись!

Не завидна жизнь у тех, которые сверху: сегодня ты подле трона монаршего трёшься, а завтра тебя на гильотину волокут или в кандалы куют и в казематы сырые запирают. Чем выше вознёсся, тем больнее падать. Сколько народишку, что под звёздами рубиновыми ходили, в земле сырой лежат или тачки на Колыме толкают. Не сосчитать. Это только если передовицы газетные читать – всё в стране хорошо, все соратники и сподвижники, верны заветам Ильича, а на деле такая грызня идёт, что только косточки хрустят. Зазевался чуть – тебе в бок чьи-то клыки вцепились и дерут так, что только клочки мяса летят. А коли поддался ты, то и другие вцепятся, как в подранка, и уже всей стаей терзать начнут. Да и вожаку не сладко: промахнётся – и его стая разорвёт. Таковы жестокие законы естественного отбора и… политики.

Думает Лаврентий Павлович, прикидывает, кто из ближайших друзей его больней укусить может. Раскладывает по именам и должностям, как пасьянс. И по всему выходит, что каждый. Такие правила.

Первый, конечно, Маленков, добродушный с виду толстячок, на которого никогда не подумаешь, если не знать, какие ниточки он в свой кулачок собрал. Ворошилов с Буденным – бутафорские маршалы еще с той революционной поры – стрелки и рубаки. Эти не опасны, эти к кому угодно примкнут, поэтому до сих пор и живы, что как флюгеры под политическими сквозняками вертятся. Но присматривать за ними нужно… Хрущ – тёмная лошадка, по виду мужик-мужиком в вышиванке и с гармошкой, где надо поддакнет, когда нужно поддержит, хоть гопака спляшет. Только этот «мужик» списки расстрельные подмахивал, глазом не моргнув, все лимиты перекрывая, и в войну кровушку народную лил, не жалел. Кулацкая натура у того мужика, норовит всё под себя загрести, до нитки ближнего обобрав и его же подставив. Хитрый – в открытую драку не суётся, но подножку покачнувшемуся всегда поставить готов… Военные, да не один, а целый список, которые после победы головы приподняли. До войны хозяин крепко маршалов с генералами прорядил, убрав самых ретивых, примеривавших на свои макушки двууголку Бонапарта. Только теперь они, силу свою почуяв, опять зашевелились. Эти, если их вовремя не укоротить, своего не упустят… Кто там дальше?

Длинен список, но никого пропустить нельзя. Не бывает в колоде власти слабых карт, тут любая шестёрка, коли зазеваться, в тузы проскочить может и королей побить. Такая игра… Но как колоду ни перебирай, как ни тасуй, самый опасный среди всех прочих – вожак, который, может, и ослаб, и когти поисточил, но тем страшнее, потому что понимает, что победить может, только первым напав. Шатается его власть, все к трону примериваются, подозревая, что не долго ему осталось. И он понимает, поэтому, не веря никому, новой стаей себя окружить желает, щенков вокруг себя собирая. Но это они – пока щенки, только скоро молочные зубки у них повыпадут и на их месте клыки вырастут. Страшно это, когда тебе в затылок молодое зверье дышит. Их бы поодиночке раздавить, как клопов, но только хозяин не даст – они его надежда на тихую старость, с их помощью он желает «стариков» на место поставить. Вот и выходит, что тут с него надо начинать, чтобы всю стаю разогнать – иначе никак… Змею с головы рубят, а не с хвоста. Раньше о таком подумать страшно было, но теперь, когда он под своих соратников рыть начал…

Думает Лаврентий Павлович, примеривается, на кого, против кого опереться можно. Никому не верит, но со всяким готов в союз вступить, чтобы третью сторону сообща одолеть, а уж потом друг дружке кадыки рвать. Такая «дружба» при дворе, такие игрища под мантией.

И не один он – всяк так думает, и в ночной тиши свой кинжал против другого точит. У каждого свои людишки имеются прикормленные, а то и маленькая армия. Без этого нельзя, без этого ты как черепаха без панциря, любой тебя склевать может. Велик товарищ Берия, тысячи служивых людей под ним ходят – сила немереная, но только люди эти казённые и чуть что, могут переметнуться и его же в кандалы заковать, чтобы званий и мест тёпленьких не лишиться. Нет им полной веры… Вот и приходится, на законы наплевав, опричнину под себя сколачивать и по шарашкам и карантинам прятать, чтобы, когда время придёт, крикнуть им: «Ату!», на врагов натравливая, или зад свой прикрыть, в бега кинувшись.