Леа Рейн - Бал виновных

– Сеньорита Гарсиа, сеньорита Гарсиа! – взволнованно говорил он. – Там ваш отец, кажется, он идёт сюда!

– Что? – сонно проговорила девушка. – Отец?

В этот же момент в комнату влетел дон Хоакин, застав сонную дочь на кровати этого отпрыска кухарки, который отчего-то ему никогда не нравился. Рядом маячил Иван, держа в руках пустой графин. И вся эта картина так возмутила сеньора, что он чуть не раскричался. Но донья Адриана положила руку ему на плечо и таким образом словно вернула его в нормальное состояние.

– Альба, собирайся, ты сегодня будешь спать в нашей комнате, – сказал мужчина приказным тоном.

– Не могу! – возразила девушка. – Я должна следить за самочувствием Йона.

– С этим прекрасно справится Эррера.

Альба с мольбой взглянула на мать, думая, что та её поддержит, но донья Адриана лишь покачала головой. Тогда девушка решила поспорить, но отец пребольно схватил ее за локоть и выволок из комнаты, не обращая внимания на ее отчаянные протесты и мольбы. Бедная Альба ещё не знала, что за несчастье случилось с её семьёй, а потому злилась на родителей и от переизбытка эмоций высказывала все, что думала о них в тот момент.

***

С самого утра крыло для персонала было похоже на улей, где десятки пчёлок-горничных крутились под присмотром главной пчелы доньи Валенсии.

– Виктория, отнеси этот ящик с украшениями в кладовую, – наказала экономка.

– Слушаюсь, донья Валенсия, – откликнулась девушка и подняла огромный, но, на удивление, совсем не тяжелый ящик.

Она прошла в коридор, где были все служебные помещения, и добралась до самой дальней двери с надписью «кладовая». Это была небольшая комнатка, доверху заставленная всякими ящиками и освещаемая лишь одной миниатюрной лампой.

Викки зажгла свет. Лампа стала разгораться, и в тусклом свету горничная увидела, что на полу чернеет какое-то огромное пятно. Когда это пятно приобрело очертания человеческой фигуры, девушка выронила коробку из рук и закричала так громко, что поставила на ноги половину отеля.

Этот крик даже донесся до комнаты Йона и вернул его в сознание, перепуганного, с сильно бьющимся сердцем, но зато живого, чему он сам долго не мог поверить, ведь воспоминания о дуле пистолета, которое было нацелено на него, моментально взорвались в голове острой болью.

Он попытался сесть в кровати, но плечо неприятно заныло и не позволило больше шевелиться. Йон глянул на бинты и заметил, что на них уже распускается алый кровавый цветок. Это значило, что рана открылась. Рядом никого не было. Йон тут же стал бледным, как лист бумаги, в глазах стало темнеть, а на лбу выступила испарина.

Он заставил себя подняться на ноги и натянуть рубашку, что стоило ему неимоверных усилий, а после покинул комнату, кое-как добравшись до кухни. Ему хотелось найти Ивана и маму, хотелось быть сейчас с семьёй, они бы наверняка помогли ему справиться с открывшейся раной.

Но в коридоре у служебных помещений было какое-то столпотворение, что жужжало туманные фразы. Некоторые из них доносились до Йона непонятными сгустками информации, которые его мозг никак не мог обработать.

– Говорят, что сначала убили сеньора Матео, а потом вытолкнули из окна его отца, – шептала одна горничная.

– А теперь они добрались и до прислуги, – отвечала вторая.

– Неужели в отеле завёлся убийца?! – восклицал один официант.

– Так и нас тоже могут убить! – со страхом в голосе говорил другой.

Сборище прислуги не сразу заметило Йона. А когда заметило, то все взоры были направлены только на него. Некоторые смотрели с сочувствием, некоторые со злостью и недовольством. А глядели на него так, потому что он выглядел помято – спутавшиеся темные волосы падали прямо на лицо, а огромные мешки под глазами и бледная кожа делали его похожим на заядлого пьяницу, каким его и считала половина отеля, хотя Йон пил только по праздникам и то очень мало. О его ранении ровным счетом никто не знал, а потому прислуга тут же стала о нем судачить:

– Йон опять полночи провёл в таверне, в то время как с его матерью случилось такое!

– У него совсем нет ни стыда, ни совести!

– Не хотела бы я такого сына!

– Вот именно, будешь помирать в одиночестве, а он об этом даже не узнает.

Йон это слышал, но не мог понять, о чем вообще шла речь и о ком они говорили. Все фразы доносились словно издалека, словно из какого-то другого мира, из мира реального. А Йон сейчас находился в мире тумана, в мире боли, а реальный мир до него доносился лишь отрывками. Однако общую тревогу он поймал, и его сердце бешено заколотилось, а тело похолодело, и от этого горячая кровь, что струилась из раны и пропитывала повязку, стала ощущаться еще сильнее.

Он шёл по коридору медленно и тяжело, и стена была единственным, что поддерживало его в тот момент. Все остальные глазели и провожали его лишь осуждающими взглядами. Однако все остальные быстро исчезли из его тумана, когда Йон различил расплывчатую фигуру Ивана в самом конце коридора. Друг сидел на полу, закрыв лицо руками, и что-то очень тихо говорил. Молился или кого-то проклинал, пронеслось в мыслях Йона. Рядом с ним была Виктория, которая держала руку на его плече. И от этой картины сердце в груди забарабанило с двойной силой.

– Так, всем разойтись! Если я здесь ещё кого-то увижу, то вы все два месяца будете работать без выходных! – прокричала донья Валенсия на весь коридор, выйдя из кладовой. Следом за ней вышел дон Мигель, который посмотрел на Йона сочувственным взглядом, а после стал разгонять тех, кому угрозы экономки показались пустым звуком.

Йон медленно, но верно пробирался к кладовой, так и до конца не разобравшись в происходящем.

– Йон! – воскликнула Викки, завидев юношу. – Тебе уже сказали? – удивленно произнесла она, заметив состояние друга.

Йон не понял. На девушке не было лица, а в глазах стояли слезы. Она была напугана и тряслась, как осиновый лист на ветру, и этим его очень пугала.

– О чем? Что происходит? – прохрипел он, но голос больше походил на скрип двери.

Викки открыла рот, чтобы сказать страшные слова, но не смогла произнести и звука. Она горько заплакала, то всхлипывая, то надрываясь, и Йон осознал, что в эту роковую ночь произошло что-то страшнее, чем его ранение.

Забыв о своем больном плече, он кинулся настолько быстро, насколько смог, к кладовой, где донья Валенсия крестилась над телом, что ворохом одежды лежало на холодном полу. Тело лежало в неестественной позе, лицом вниз, а темноволосый затылок был обагрен кровью

– Мне очень жаль, мой мальчик, – произнесла экономка, с трудом сдерживая слезы, и покинула кладовую, оставив Йона один на один с бездыханным телом.

Йон смотрел на него во все глаза. Хрупкая фигура, длинные тёмные волосы, белая униформа кухарки и черная вязаная шаль на плечах. В голове мелькнула мысль, что это женщина похожа на его мать, но он тут же откинул её куда подальше. Это не могла быть она. Это какая-то другая кухарка, просто очень похожая. И чтобы в этом убедиться, он присел на корточки рядом с ней и дрожащей рукой убрал с её лица пропитанные кровью волосы.