Елена Касаткина - Салат из одуванчиков

– Вот, глупая, это же самый цимес, – приговаривала бабка, утягивая беззубым ртом наваристую юшку. – Из молодого цыплёночка, ммм…

Дора долго смотрела на плавающее среди лапши в жёлтом бульоне крыло. Убирая со стола, она сгребла в коробку мелкие, кое-где обтянутые пупырчатой кожей косточки и вышла во двор. В том месте, где ночью трепыхался в агонии цыплёнок, теперь была лужица. Девочка разгребла пальцами сырой после дождя песок, переложила в выкопанную лунку обглоданные кости, прикопала и заплакала.

В сентябре умер дед Матвей.

– Сгорел за месяц, – сокрушалась на поминках Матрёна. – А ведь такой здоровый мужик был. И не старый совсем. Всего-то седьмой десяток разменял. Жить бы и жить.

– Не вынес разлуки с Нюрой, – выдвинула свою версию милая, но недалёкая баба Зоя, поправляя кусочек хлеба на стакане с самогоном.

– А я говорила… говорила… Помните?.. помните?.. – кудахтала напомаженными губами Елизавета Никитична. Кирпичного цвета помада прибавляла ей лет 10, но Елизавета кокетливо носила модные губы по всем многозначительным событиям. А какие в деревне события? Похороны, да поминки. – Я тогда сразу сказала: следующим пойдёт.

– Да, – вздохнула Матрёна. – Нюрка ревнивая была. Видать и на том свете без Матвея обойтись не может.

– Вот я и говорю. Кто бы мог подумать, что сердце мужика не выдержит. Сердце забрала, чтоб неповадно ему было до других баб, – несла околесицу баба Лиза, но все уважительно кивали головами, признавая в ней знатока в подобных вопросах.

– Сердце – такая штука… – Матрёна подпёрла кулаком щёку. – Вот и меня беспокоить начало. То как затрепыхает, то замрёт, то кольнёт, будто его иглой пронзило, и сразу слабость такая, хочется упасть и никогда уже не вставать.

– Как я тебя понимаю, вот я давеча…

Началась обычная стариковская тема – «у кого что болит».

Когда каждый во всех подробностях поведал землякам про свои болячки, снова вернулись к деду Матвею.

– Хороший мужик был Матвей, и как же мы теперь без него жить-то будем? – завздыхала баба Лиза. – Вдруг чевось сломается, кто починит?

– Это да… да… – закивали чёрными платками бабки.

– Хорошо успел Матвей мне штакетник подправить. – Матрёна потёрла глаз, имитируя «скупую слезу». – А душа какая? Ведь ни копейки не брал за работу свою. Попросил только квасу.

– Квас у тебя, Матрёна, действительно хороший, – неожиданно вставил плюгавенький мужичок, которого все звали Витьком, и тут же получил в бочину острый тычок супружницы.

– Что ты только туда добавляешь? Может, раскроешь секрет? – загалдели соседки.

– Да ничего такого, – отбивалась Матрёна. – Обычный хрен.

– Вот никогда не поверю, что Матвей на один хрен повёлся, – захихикала опьяневшая от самогона баба Зоя.

– Вот дура ты, Зоя, как есть дура, – развеселилась Матрёна. – Ну, сахарку для сладости ещё сыпанула.

– Так бы сразу и сказала. То-то Матвей, как Нюрку схоронил, к тебе стал захаживать. Штакетник, говоришь, у тебя покосился? – заржала Лизавета Никаноровна, отчего на её жёлтых зубах появился кирпичный отпечаток.

– Ой, дуры, ой, дуры, – заколыхалась от смеха Матрёна. Веселье за столом росло с каждой опрокинутой рюмкой. – И не ходил он ко мне, чего наговариваете-то.

– Привораживала! – визгливо каркнула жена Витька.

– Да ну вас всех к лешему. Болтаете при ребёнке. Говорю же, не ходил он. Внучка ему квас носила. Тяжело ему уже было ходить, да и я сама еле ноги волочу, вот Дорочку и посылала.

Для доказательства Матрёниного целомудрия Дору отправили за квасом домой.

Щекотливая и пошловатая тема народу нравилась, и к концу дня в избе Матвея шло уже самое что ни на есть разгульное пиршество со скабрезностями и пошловатыми байками. Слушать их Дора не стала, она незаметно выскользнула за дверь и побрела в сторону кладбища.

Земляной холмик, скрывающий останки деда Матвея, был завален свежими цветами. Тёплый ветер с юга приносил запах жжёной травы. Дора поднялась на могилу и пнула красиво уложенные букеты. Посмотрела на небо. По заверениям старух дед Матвей сейчас где-то там, смотрит на неё. Ну что ж, смотри. Дора подпрыгнула и со всей силы вдавила квадратные каблучки в рыхлый холмик. Снова посмотрела вверх и принялась яростно вытаптывать красиво уложенные букеты. Смотри, смотри. Она прыгала, топала и визжала до тех пор, пока холмик не превратился в небольшой утоптанный бугорок земли, из которого то тут, то там торчали расплющенные стебли хризантем.

На горизонте проклюнулся рассвет, что крикливо подтвердил петух Кокоша из бабкиного курятника. Втянув в себя воздух, Дора смачно плюнула на могилу и побрела домой.

Через две недели скончалась баба Матрёна, что дало повод её бывшим товаркам позубоскалить о их связи с Матвеем. «За собой утянул», – передавалось из уст в уста.

После похорон дом Матрёны заколотили, а Дору отправили в интернат.

Грудь Глаши, словно круп кобылицы, только что выигравшей чемпионский забег, высоко вздымалась в частом и хриплом быхании. Волосы были спутаны и всклокочены, в них виднелись сухие листья, комки грязи, обломки веток, пух, перья и ещё что-то блестящее. Некогда великолепный наряд являл собой жалкое зрелище – каблуки сломаны, сексуальные чулки изодраны, а прекрасное белое, украшенное пайетками, платье свисало лохмотьями, оголяя кое-где совсем уж неприличные места. Впрочем, это уже не имело значения, так как вся, целиком, она была покрыта ровным, однотонным слоем жижи болотистого цвета. Глаша бешено вращала глазами, и дико озиралась, в поиске какой-нибудь внезапной угрозы. Но всё было тихо. Кажется, они от неё отстали.

Твари! Она бесстрашно бросалась на них, на всех троих. Рвала когтями, толкала, пинала, лягалась, кусалась, делая всё возможное и невозможное, чтобы отбиться. Атаковать – лучший способ справиться с противником. Даже если их трое. Так решил её «миниатюрный» мозг. Теперь они знают, какой он у неё миниатюрный. Надеюсь, шрамы от коготков не скоро сойдут с их лиц.

Глаша посмотрела на испорченный маникюр. Оглядела себя, и протяжный, пронзительный, полный отчаяния и тоски вой раздался над озером, заглушая все остальные звуки. В изнеможении она присела на корточки, так как это могут делать только «истинные леди» и опытные арестанты – максимально низко, широко раздвинув колени, с упором на всю стопу, и чуть подав вперёд плечи для равновесия. Со стороны дороги послышался шум и резкое торможение тяжеловесной фуры.

– Эй, ты орала? – В свете фар был виден лишь силуэт водилы.

– Ну я. – Глаша приподнялась. – И что?

– Фьюить, – присвистнул мужчина. – Настоящая кикимора, – заржал и осёкся. – Что-то случилось? – подошёл ближе.