Хелле Стангеруп - Эпитафия Красной Шапочке

Она стиснула ремень сумочки так, что костяшки на пальцах побелели, и начала:

— Мы все вместе вышли из самолета и пошли к зданию аэропорта. Все молчали, вероятно, из-за того, что Гунилла слегка отстала и шла позади, как будто следила за нами. Думаю, она вышла на охоту и подкарауливала добычу. Может быть, это выражение покажется вам странным, но мы всегда чувствовали, когда она намечала себе очередную жертву. Лицо у нее в такие моменты становилось неприятное, хитрое какое-то. Когда мы пришли в административный корпус, Нильсен направился к представителю компании и о чем-то поговорил с ним; все остальные стояли и ждали. Это заняло всего несколько минут, потом мы вышли к такси. Здесь Гунилла вновь повела себя довольно странно — что-то сказала, что именно — я не расслышала, и засмеялась. Она всегда смеялась, когда ей удавалось что-нибудь о ком-то разнюхать. И смех этот у нее был такой мерзкий, отвратительный. Мы приехали в отель, пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись каждый к себе. С тех пор я Гуниплу больше не видела. Как я уже говорила вам, около часа я читала, а потом уснула.

— Ну, последнее, положим, не совсем правда, не так ли?

Она смертельно побледнела.

— Не понимаю, о чем это вы?

— Я имею в виду ваши слова насчет того, что вы больше не видели Гуниллу. Ведь чуть позже вы с ней поругались, верно?

— Нет-нет, это ложь, уверяю вас, вас кто-то обманул! С чего бы нам ссориться, ведь я ничего такого не сделала?

— А не могла она, к примеру, обвинить вас в контрабанде героина?

— Что вы, я никогда этим не занималась. Честное слово, поверьте!

— Так почему же у вас возник этот скандал? Что она раскопала? Ведь она что-то такое узнала о вас. Что же?

— Неправда, неправда, не…

— Может быть, она узнала, что в Норвегии вы уже были под следствием и получили условный срок? Она знала, что вы, как любят красиво выражаться, больны клептоманией, или, попросту говоря, склонны красть, поскольку не можете от этого удержаться?

Дыхание девушки стало тяжелым, прерывистым, углы губ задрожали, и в конце концов oна разрыдалась. Тушь с ресниц, смешиваясь со слезами, стекала по щекам, оставляя на них длинные черные полосы. Раскачиваясь из стороны в сторону, она плакала все сильнее и сильнее.

— Так она это узнала о вас? Отвечайте!

Но Кари лишь зарыдала еще громче. Все тело ее сотрясалось; было ясно, что в таком состоянии от нее не удастся добиться ни слова. Какое-то время Йеплсен спокойно ждал, давая девушке выплакаться, но вскоре терпение его истощилось:

— А ну-ка возьмите себя в руки, успокойтесь и отвечайте. Это в ваших же собственных интересах. Так что, вы поругались, поскольку она узнала о вашей прежней судимости и сказала вам об этом?

Она нерешительно кивнула.

— Что же произошло между вами в гостинице той ночью?

— Я уже разделась, легла в постель и читала, когда она постучалась ко мне и…

Кари замолчала, но потом снова овладела собой и продолжала:

— Она постучала и вошла. По ее виду я сразу же заметила, что что-то произошло. Она была очень возбуждена, улыбалась и, казалось, вот-вот рассмеется. А я хорошо знала, что это значит, когда она смеется. Она присела ко мне на край кровати и спросила, как дела. Я еще не успела ответить, а она уже начала говорить о том, что мне здорово повезло тогда, поскольку срок был условным и в тюрьме, по ее словам, мне пришлось бы не слишком-то сладко. А потом она действительно засмеялась — закудахтала, как обычно. Не могу понять, откуда она про это узнала. Она явно наслаждалась моим отчаянием и продолжала издеваться, рассуждая, какая я везучая, что, несмотря на это, мне все же удалось получить работу в нашей авиакомпании — ведь она надеется, я рассказала обо всем в отделе кадров. Она прямо-таки корчилась от смеха, говоря, как же, должно быть, я пришлась по вкусу начальнику отдела кадров и как он вместе со мной порадовался моему бешеному везению. Однако, все с тем же смехом заметила она, если я по той или иной причине поскромничала и не рассказала ему ничего, то она может с радостью мне помочь. Говорила она все это тихо, как будто опасаясь, что кто-нибудь нас услышит. Смех у нее был резкий, пронзительный, и она все время пыталась его приглушить. Под конец голос ее стал совсем тихим и каким-то вкрадчивым. Я же просто не могла больше сдерживаться. До этого я молчала и ничего не говорила в ответ, но теперь вскочила и схватила ее за руку, собираясь вышвырнуть из комнаты. Однако Гунилла стала сопротивляться, я кричала на нее довольно громко, но она сохраняла хладнокровие и заметила только, что мне не мешало бы поберечь нервы. В конце концов мне все же удалось вытолкать ее из номера и запереть дверь. Она не возвращалась, и больше я ее не видела.

— Когда Гунилла была у вас в комнате, вы не заметили, на ней была форма?

— Нет, она успела переодеться, на ней было красное платье. Может, она куда-то собиралась или кого-нибудь ждала — не знаю…

— И вы утверждаете, что с тех пор ее не видели? Вы абсолютно уверены?

— Да, конечно, теперь я рассказала вам всю правду. В своем желании убедить Йеппсена Кари совсем забыла, что не так давно плакала; она вся подалась к нему, перегнувшись через стол, и повторяла:

— Честное слово, честное слово, клянусь вам…

— Прекрасно. Думаю, я достаточно услышал. Теперь осталось еще одно. Скажите, а почему вы так невзлюбили Матиессена? Причина была та же?

Сперва Кари долго молчала, но потом, по-видимому решившись, начала рассказывать о ссоре с Анной, о встрече с Матиессеном под дождем, о предшествовавшей ей краже, о своих опасениях, что если он и правда детектив, то может усмотреть какую-то связь между всеми этими событиями и убийствами. Мало-помалу она снова заплакала, объяснения становились все более бессвязными, слова путались, и наконец Йеппсен прервал ее. Он вызвал помощника, который помог всхлипывающей девушке выйти из кабинета.

Комиссар сокрушенно вздохнул и попросил пригласить к нему капитана Нильсена.

Нильсен присел на самый краешек стула. Видно было, что повторное посещение этого кабинета не доставляет ему никакого удовольствия. Йеппсен отметил про себя, что за прошедшие дни капитан заметно осунулся. Как и в первый раз, руки свои, сжатые в кулаки, он положил на стол прямо перед собой. Однако теперь на них были перчатки, и Йеппсен не мог видеть побелевших от напряжения костяшек пальцев.

— Вы хотели со мной поговорить, господин комиссар?

— Да, я хотел спросить вас, это вы перенесли труп Гуниллы Янсон из гардероба в багажное отделение?

Нильсен несколько мгновений помолчал, задумчиво провел рукой по лицу, заметил наконец, что он все еще в перчатках, снял их и просто ответил:

— Да.

То, что ему удалось так быстро добиться желаемого результата, несколько озадачило Йеппсена. Но замешательство длилось недолго.