Марина Болдова - Нехитрая игра порока

– Раззява… А вот еще… показалось вчера, что где-то около половины первого дверь входная тихо так щелкнула. Я к окну – спина удаляется, похожа на Карима! Наверное, он это был! Только какой-то… согбенный, да. Плечи опущены. Раньше-то вспомни – выправка как у военного! Но когда вернулся, не знаю. Спать и мне иногда нужно. Ладно, ступай. Михаилу привет. Пойдешь к нему? – вновь повторила она вопрос, а я подумала, что чего-то она недоговаривает, эта «чертова вдова».

Я вновь опоздала! У ворот на территорию храма толпился народ, издалека видна была ряса батюшки, полицейская форма и лохмотья нищих. Раздвигая толпу, бесцеремонно толкая всех, кто стоял на пути, я пробиралась к месту нового убийства. На этот раз я была уверена, что увижу труп моего биологического отца Михаила Гиржеля.

Меня перехватила пара крепких рук, я что-то пыталась сказать этому человеку в штатском, вырываясь из последних сил. Все менее четкими виделись черты его лица, знакомого и нет, все неразборчивей слова, что тот мне говорил. Я замерла, зажатая в тисках этих рук, пытаясь сосредоточить взгляд, но поняла, что теряю сознание. «Врача сюда!» – услышала я крик и отключилась.

– Вы в порядке? – равнодушный голос вопрошающего взбесил, я окончательно очнулась – видно, чтобы прийти в себя, мне не хватало именно этой пресловутой «капли», в данном случае идиотского вопроса майора.

Я лежала на узкой лавке в крошечном помещении храма, где на полках были расставлены ладанки, иконы, а из обычных пол-литровых стеклянных банок торчали пучки свечей разного размера. Дверь была распахнута, с улицы тянуло свежим прохладным воздухом. Надо мной склонился Фирсов, из-за его плеча виднелись голова и плечи парня в белом халате. Парень неожиданно грубо отодвинул майора, и я увидела в его руке клочок ваты. Опасаясь, что тот сунет мне его под нос, я резво поднялась и тут же со стоном прислонилась к стене.

– Он мертв? – Я имела в виду отца, и была уверена, что Фирсов меня прекрасно понял.

– Кто? Еще один вычеркнутый из вашей жизни отец? Да, мертв. Безнадежно мертв. И вы вновь будете утверждать, что Гиржеля и Бахметева ничего не связывает? Кроме вашей матери, конечно, и вас.

– Ни-че-го! Все, что отчим рассказывал об отце, он сам узнал от мамы. Или от моей бабушки. Почему их убили одного за другим, не знаю! Почему это случилось именно сейчас, тоже! У меня самой идет кругом голова от…

– Я заметил, – перебил меня Фирсов. – И часто вы так… падаете?

– Вас не касается! – отрезала я. – Еще вопросы? Или я могу идти домой?

– А куда вы направлялись до этого? И откуда? Каким образом оказались у храма? Давайте-ка угадаю – к отцу шли, так? Послушайте, Асия Каримовна, на самом деле у нас с вами цель одна – докопаться до правды. Ваши, извините, отцы убиты одним и тем же способом – филигранно перерезана сонная артерия. Они оба истекли кровью. Разница во времени – около четырех часов. Бахметев на момент убийства был у себя дома, замок убийца открыл отмычкой. Если бы соседская собака не залаяла, пробегая мимо квартиры, труп обнаружили бы вы, когда пришли, а не вызванный ранее участковый. Гиржеля убили прямо на его рабочем месте. Преступник дождался, пока тот останется один, – троим «сослуживцам» предварительно была подарена бутылка водки, и они убрались распивать ее в родной подвал. Где их, сонных, и нашли мои сотрудники. Вы знали, что ваш отец не пьет? То есть вообще не употребляет спиртного?

– Нет. Я с ним не общалась. Никогда!

– Ах, ну конечно. Вычеркнули из жизни, помню. А что, правильно – на черта такой нужен! Только вот, посмотрите, – Фирсов извлек из папки какой-то снимок в полиэтиленовом прозрачном пакете и сунул его мне.

На фото была я – выпускница школы. В том самом синем платье с кружевным лифом и широкой юбкой в пол. Немалая часть снимка была залита кровью.

– Он был в нагрудном кармане рубахи. Там же найдена и еще одна фотография. Это ваша мать?

– Да…

«Он что, любил маму? И меня? Помнил о нас? Чушь! Если, как утверждает Нина Андреевна, Гиржель часто бывал у нас дома, то почему я ни разу не столкнулась с ним? Почему приходил, когда меня гарантированно не было дома? А мама знала об этих визитах?» – мысленно задавая себе вопросы, на Фирсова я старалась не смотреть.

– А теперь все, о чем подумали, озвучьте! – приказным тоном произнес тот. – Я жду.

А вот ссориться с ним не стоило… Я вздохнула и выдала нейтральный вариант ответа:

– Я подумала о том, что мама так и не простила его, хотя, возможно, Гиржель и пытался как-то наладить отношения. Мне уж точно об этом неизвестно.

– Зачем вы к нему шли?

– Не выдумывайте. Просто шла мимо, – твердо произнесла я, вставая со скамьи. – До свидания.

«Главное, не обернись!» – скомандовала себе мысленно, удаляясь от церковных ворот. Я знала, кому можно задать хотя бы один вопрос о Гиржеле – его приемной дочери от второй жены. И этот вопрос – видела ли она когда-нибудь наших отчимов вместе? Да, с Ольгой мы не были знакомы лично, но вот уже два года регулярно просматривали профили друг друга в одной из соцсетей.

– Я вызову вас повесткой! – донеслось вслед, но шага я не замедлила.

Тогда, в первом классе, Карим произнес всего несколько фраз о моем отце, но их оказалось достаточно для маленькой Аси. Михаил Леонидович остался для меня фигурой темной, скорее портретной, чем живым человеком. «У него другая семья, Асия, так получилось. Зато у тебя есть я! И я очень тебя люблю!» – Карим улыбался глазами, так умел только он один… Я не задала ему ни единого вопроса о Гиржеле, разом отгородившись от чужого мужчины. Сейчас я понимаю, что тогда меня остановил страх потерять Карима. Потерять как отца, заменив его в мыслях и сердце на кровного, хотя и незнакомого мне, родственника. Даже находясь в комнате у бабушки, я старалась не смотреть на фото над кроватью. При мне разговоров о второй семье Гиржеля не велось, я действительно не приняла его никак – ни сердцем, ни душой.

О том, что у Гиржеля есть приемная дочь, я узнала от Карима за неделю до отъезда его и Элизабет в Англию. «Ее имя – Ольга, она хорошая девочка, Асия. Вы могли бы подружиться», – не глядя на меня, произнес он, а я с досадой отмахнулась: «Ты-то откуда знаешь? С папочкой моим общался?» «Он пропал, Асенька, в две тысячи девятом. Маме твоей сообщила его жена Ирина, она тогда разыскивала его. Но напрасно, так и не нашли ни его, ни тела. А через год Ирина скончалась от рака. Оля с тех пор одна», – произнес он тихо и тут же, без перехода, вновь стал уговаривать уехать с ними в Беркшир.

Об Ольге, как о падчерице Гиржеля, я вспомнила в тот день, когда обнаружила его среди нищих у ворот Воскресенского собора. Честно говоря, на эту улицу я забрела случайно, она была немного в стороне от моих основных пешеходных маршрутов. Но в тот день мимолетное знакомство с туристом из Москвы (парень отстал от группы), привело меня к этому храму – пришлось проводить туда «потеряшку» и сдать с рук на руки экскурсоводу. Хорошо, парень выяснил, что именно сюда все отправились после прогулки по набережной. Неожиданно для себя я зашла в храм, где не была ни разу – в бога (или вселенский разум) моя вера была непоколебимой, но церковь ассоциировалась либо с театром, если там проходила служба, либо с памятником архитектуры. Я рассматривала лики на иконах и вдруг заметила, что за мной ходит пожилая женщина в черном платке. «Вам нужно поставить свечу за здравие близкому мужчине, ему грозит опасность», – она потянула меня за рукав рубашки. До сих пор не знаю, почему я починилась ей? Женщина подвела меня к иконе Архангела Михаила, протянула тонкую свечу и, сдержанно кивнув, пошла прочь.