Пит Трон - Вышедший из строя. Серия «Конец пути». Книга ІІ

Я продолжал давить на информатора, чтобы получить как можно больше сведений. Обычно я получал такой ответ:

– Бэтмен, если они даже только подумают, что я стучу на них, то, считай, я уже покойник. Когда они прикончат меня, то обязательно убьют моих брата и мать.

– Хорошо, приятель. Просто помни: я знаю, что у тебя сейчас как минимум двести ампул. А это уже уголовное преступление второй степени. То есть ты трёхкратный неудачник, которому придётся сидеть всю жизнь в тюрьме. Поэтому выкладывай всё об остальных бандах, иначе, клянусь Богом, я помогу правосудию взять тебя за задницу. Ты всё понял?

– Да, Бэтмен. Всё хорошо, я тебя понял.

Иларио всё ускользал. Но как-то в смену «4—12» я заметил его на углу Сто шестнадцатой улицы и Лексингтон-авеню с коричневым бумажным пакетом. Я крикнул Хондо, который вёл машину:

– А вот и Сезар! Поехали, брат, пока он с уликами на руках.

Сезар ехал на велосипеде, и я надеялся, что это станет его последней поездкой.

– Приблизься как можно ближе к ублюдку, чтобы я ударил его дверцей, пока он едет, – сказал я Хондо.

Иларио ехал довольно быстро и обогнал нас на полквартала.

– Хондо, давай! Жми педаль до пола, брат.

Мы подъехали к дилеру. Он заметил нас и стал позванивать в свой звоночек, изображая невинность. Я опустил окно и сказал:

– Отличный велик, приятель.

– Спасибо, Бэтмен. Хорошего дня, – ответил он и отъехал, чтобы попытаться прорваться между двумя припаркованными автомобилями. Хондо ехал прямо за ним. Я открыл дверь и врезал ею в заднее колесо велосипеда. Дилер въехал в припаркованную машину. Сезар и ампулы с крэком оказались на земле.

Когда я подошёл к нему, он сунул правую руку в карман пальто, нащупывая там, я знал, либо нож-бабочку, либо автоматический пистолет двадцать пятого калибра.

– Я бы не стал, сынок: пущу пулю между глаз.

Он знал, что я не блефую. Он просто вскинул руки и сказал:

– Всё, Бэтмен, ты меня поймал.

Я надел на него наручники и обыскал. Изъял автоматический пистолет двадцать пятого калибра и восемьсот полных ампул с красными колпачками.

Арестовал я его за несколько лет до моего заключения. Сезар отказался идти в суд. Его приговорили к пяти годам заключения. Этот арест был у него вторым за тяжкое преступление.

Я лежал на койке, обдумывая план на случай, если видел действительно Сезара. Мне ничего не оставалось, кроме как атаковать его на обеде. Моё сердце колотилось, и я очень нервничал из-за перспективы получить удар заточкой или шрам на всё лицо. Осуждённым на длительное заключение нечего терять, они бы без проблем сделали и то, и другое. Их репутация в тюремном мире только возрастёт, окажись я со шрамом. Кроме того, это бы послужило мне предупреждением и показало, кто главный в тюрьме. На свободе мне давали преимущество жетон и табельное оружие, а ещё членство в крупнейшей «банде» Нью-Йорка из двадцати восьми тысяч мужчин и женщин в полицейской форме.

Меня выпустили из камеры, чтобы я помог подготовить столы к обеду. Я подошёл к стеклянной будке и сказал офицеру Галлену:

– Сэр, вполне возможно, что новый заключённый – парень, которого я арестовал пару лет назад.

– И что ты хочешь, Пит?

– Можете назвать его имя?

– Нет, не могу, Пит. Помни, что ты здесь под защитным надзором.

– Хорошо, но, если это он, мне придётся сделать кое-что, иначе у меня здесь будут проблемы.

– Слушай, пока просто не теряй самообладания. Я сообщу обо всём Торресу.

В пять часов вечера Торрес открыл камеры и прокричал:

– Время обеда. Собирайтесь, пора есть.

Я наблюдал за новеньким. Он вышел из камеры и начал спускаться по лестнице на первый этаж. Я его хорошо видел и начал было сжимать правый кулак, готовясь нанести удар в любую секунду. Но, к моему облегчению, парень только походил на Иларио, это был не он. Слава Тебе, Господи, за малые чудеса Твои! Новенький был мелким преступником, совершившим кражу со взломом. И, к моему удивлению, неплохим парнем. Чёрт, сколько бы было проблем, если бы это действительно оказался Сезар Иларио.

Перейти из полицейского в заключённого было для меня чрезвычайно мучительно. Морально – полнейший надлом. Физически я был в порядке. Самым сложным было сохранять разум чистым, а сердце и душу – сильными. Помню, как первые пару месяцев лежал на стальной койке. Сперва глядел в потолок, а затем переводил взгляд на дверь, на дверную ручку. Я представлял, как оборачиваю простыню вокруг шеи, завязывая узел потуже, чтобы как можно сильнее перекрыть кровоток к мозгу, затем привязываю другой конец простыни к дверной ручке и медленно соскальзываю на пол, чтобы повеситься. Несколько месяцев я хотел положить конец боли и позору, которые навлёк на семью. Каждую ночь я думал об этом, но всегда переключался на мысли об отце. Когда мне было одиннадцать месяцев, он покончил с собой. Мама решила, что защитит моего брата, сестру и меня от ужасной правды о нашем отце. Насколько понимаю, вся моя семья поклялась хранить обстоятельства его смерти в секрете, и всё ради того, чтобы защитить нас.

По матери я родом из сицилийских семей Вольпе и Валенте. По отцу наш род представляли врачи Трон и Дондеро. Сначала в Америку приехал мой дедушка, он был очень предан своему врачебному ремеслу. Даже в свои восемьдесят он всё ещё принимал пациентов в своём доме в Бронксе. Улицу, на которой он жил, позже назвали в его честь – «дорога Трона». Затем врачом стал мой дядя, брат отца. Наконец, отец тоже стал врачом, ортопедом. Во время учёбы в медицинской школе у него образовались камни в желчном пузыре, но он отказался их удалять. Дело было в конце последнего года его обучения, и он решил сперва его окончить и начал принимать обезболивающее.

В конце года ему присудили звание салютатора 9 9 Академическое звание, которое присваивается выпускнику, занявшему в классе второе место по определённой дисциплине. – Прим. пер. . За такое достижение ему пришлось заплатить высокую цену. Он, пристрастившись к обезболивающему, стал функционально здоровым наркоманом. Он так и не лёг в больницу, чтобы удалить камни из желчного пузыря. Это было очень глупо с его стороны, потому что мой дед мог бы легко провести такую операцию. Отец решил продолжать пить обезболивающее, тем самым превратив мою жизнь в ад.

Я всем сердцем сочувствую матери, брату и сестре за муки, на которые отец их обрёк. Брат подробно рассказывал, как отец полностью отключался, сидя за кухонным столом. Мать, святая душа, пытаясь оправдать мужа в глазах моего брата, говорила: «Папа просто устал от работы». Однажды отец взял брата с собой в Бронкс, навестить наших бабушку и дедушку. Они переночевали, и на следующий день мой дядя Дикки, который был ростом под метр девяносто и весил почти сто десять килограммов, попытался отобрать у отца ключи от машины: