Игорь Заседа - Тайна дела № 963

– Нет, нет, мистер Серж, – покраснел Саня Лапченко. – Олег рассказывал о вас столько хорошего, что я искренне рад пожать вам руку. Вы можете всегда рассчитывать на меня! – Ого, да Саня оказался на редкость талантливым учеником, с ходу подхвативший тон, присущий нашим с Сержем разговорам.

– Тогда мы просто обязаны заглянуть в бар. В конце концов, что я рыжий – почти два часа проторчал в этой духовке?

В Вене действительно было по-летнему жарко, разноцветными кострами полыхали огромные клумбы, источая головокружительные ароматы, было чисто, ухожено, ни суеты тебе, ни очумелых от суточных ожиданий пассажиров.

Мы поднялись в бар, Серж заказал два пива – мне и Сане и коньяк себе, объяснив свое воздержание предельно допустимыми нормами алкоголя в крови, принятыми австрийской дорожной полицией.

Было прохладно, мягко качал на волнах спокойствия симфо-джаз, опять входящий в моду и оттесняющий разламывающий голову хэви-металл.

– Что творится в Вене, ты себе представить не можешь! – вводил нас в курс дела Серж Казанкини. – Съехались все «звезды», ну, разве за исключением двух-трех африканцев. О Джоне Бенсоне тут уши прожужжали, поговаривают, что он готов грохнуть такой мировой рекорд! Но, – Серж вдруг уставился на меня, как будто впервые увидел, – тут напропалую раскручивают боевик с вашим Нестеренко: мол, это сегодня единственный конкурент Джо. Кто это, я не слышал о нем никогда?

– Парень – что надо! Я его чуть не с пеленок знаю, его первый тренер – мой старый товарищ, еще по университету.

– Слушай, Олег, ведь мы с тобой не конкуренты, правда? Выдай фактаж, что можешь, об этом парне, а?

– Лады, Серж, понеслись в отель, устроимся и за обедом – ты ведь не дашь нам с Саней умереть с голоду! – поговорим подробнее. Учти, у нас строгий спортивный режим!

– Снова режим, – огорченно простонал Серж. Этому жизнерадостному французу можно было преподнести любую новость, но только не дай бог обмолвиться о запрете. – Послушай, – с надеждой спросил Серж, – ведь в вашем законе, запрещающем употреблять спиртное, ничего не сказано о загранице?

– Во-первых, у нас нет сухого закона, это тебе наболтали. Во-вторых, эту проблему мы обсудим позже. В-третьих, мне вообще непонятно, почему ты так беззастенчиво убиваешь время на праздные разговоры? Ведь тебе еще сегодня передавать материал о Нестеренко, о Федоре Нестеренко: 25, выпускник института физкультуры, холост, увлекается модной одеждой и авто – из Японии привез вполне приличный, хотя и подержанный «Холден» с правосторонним управлением, из-за чего и умудрился столкнуться с троллейбусом, правда, обошлось без жертв и особых повреждений – фара и подфарник, но их-то в Киеве днем с огнем не сыщешь, – скороговоркой выпалил я, чем поверг Сержа в состояние прострации: он растерялся – хвататься ли ему за блокнот, или заткнуть мой фонтан информации.

– Умоляю тебя, как друга, остановись! – взмолился Серж. – Я же должен записать.

– Только за обеденным столом.

– Франс Пресс платит! – широким жестом завершил нашу первую встречу Серж.

А у меня не шел из головы Федя Нестеренко. Нет, не сам Федя – его тренер и наставник, второй отец, даже нет – единственный родной человек, потому что настоящий отец, холодный сапожник с Прорезной, давным-давно спился и потерял всякий интерес к судьбе сына. Иван Кравец – вот кто вылепил спортсмена, чье имя, оказывается, уже ставят рядышком с Джоном Бенсоном, «черной молнией», дважды победившего чемпиона лос-анджелесских Игр Карла Льюиса, суперспринтера, чья слава могла посоперничать лишь со славой Джесси Оуэнса, легендарного бегуна из далекого прошлого.

Иван Кравец, по прозвищу Коленчасик, названный так из-за своей неистребимой привычки в трудные минуты жизненных испытаний говорить-приговаривать, обращаясь к самому себе: «Ну-ка, держись, часик-коленчасик…», слыл человеком бесхитростным, незлобивым, что выработало стойкую привычку у тех, кто с ним общался, – от товарищей по студенческому общежитию университета до сборной команды республики, куда он иногда попадал, – разыгрывать Ивана. Сотворялись разные шутки, не всегда смешные, потешались над его неповоротливостью, когда следовало проявить истинно мужские качества и заявить твердо и однозначно права на понравившуюся девушку и отстоять это право, если понадобится, и силой кулаков. Иван легко прощал, не встревая в конфликты, а уж тем паче в ссоры, легко вспыхивающие на тренировочных сборах, когда однообразие жизни и физические перегрузки доводили менее стойкие натуры до взрыва. Кравец лишь посмеивался в рыжеватые усики, придававшие его вытянутому, основательно подпорченному оспой лицу какую-то пикантность, утонченность, что и не позволяло даже закоренелым горожанам обозвать его «жлобом», хотя происхождения Иван был самого что ни есть простецкого – родители его испокон веку выращивали свиней в совхозе, а когда перевыполняли планы, в студенческом заоконном «холодильнике», в комнате, где обитал Иван вместе с вашим покорным слугой и еще с тремя архаровцами, появлялась домашняя колбаса, твердое толстое сало, а то и кусок копченого окорока. Запасы эти, вполне растяжимые на полгода, питайся Иван в одиночку, таяли в течение нескольких дней, ибо всякий знал: заходи, открывай окно и бери чего душе угодно. Правда, архаровцы, то есть мы, радели о собственном благе и потому доступ в комнату в такие дни старались ограничивать друзьями-товарищами.

Нам с Иваном никак не мешало дружить то обстоятельство, что наши спортивные дороги пересекались лишь в сборной университета. Иван был неплохим стайером на «пятерке», то есть на 5-километровой дистанции, а я, как известно, плавал.

После университета, после жестокой травмы голеностопа, Иван сошел с дорожки и оставшуюся нерастраченную любовь к легкой атлетике обратил на воспитанников (ему, как мастеру спорта разрешалось работать тренером), кои под его руководством все чаще выбивались в люди. Когда же засияла звезда Марии Пидтыченко, выигравшей золото на первенстве Европы, да еще целая плеяда стайеров и марафонцев прочно осела в сборных командах республики и СССР, с Кравцом стали считаться даже в Москве. К тому же он экстерном закончил еще и институт физкультуры, что давало ему право быть «полноценным» тренером.

Его приглашали работать и в главную команду страны. Вот тогда-то и стали происходить с Иваном непонятные вещи: он замкнулся, то слова, случалось, из него не вытянешь и клещами, то вдруг он начинал брюзжать и жаловаться. Вспыхивали какие-то ссоры и дрязги в школе высшего спортивного мастерства, где он был ведущим специалистом, ученики начали уходить к другим наставникам. Кравец пытался как-то воспрепятствовать этому негативному, как он считал процессу, да заметных результатов не добился.