Оля Маркович - Откуп

– Ты, Валер, как? Что врач говорит? С твоим сердечком можно такое устраивать? – Вадя смотрел на друга красноватыми глазами, вытирая влагу с загорелого круглого лица. У Валерки текло по усам и на кончиках торчащей над верхней губой щетины повисали крупные капли.

– Да как сказать, Вадь. Нельзя, конечно. Но ты ж знаешь, если очень хочется, то можно, – он подмигнул и утерся тыльной стороной предплечья, так что влага полетела в разные стороны. Оба заржали.

– Смех смехом, а ты давай поосторожней! – Вадя похлопал друга по плечу. Валерка закивал, похожий на добродушного моржа усатым улыбчивым ртом и тугим наливным брюшком:

– Да я знаю свою норму.

– Я вот что хотел, Валерка. – Вадим плеснул воды на камни. Та тут же испарилась, издав шипящий визг. Мужчина немного дергался. Поддав больше из суеты, чем по необходимости, он почесал плотный ежик густых волос и начал: – Я хотел про одного человечка с тобой переговорить. Про то, что ему от нас нужно и чем он готов благодарить. Человечек непростой. – Валера не дослушал, сдвинул брови и перебил:

– Если это тот человечек, о котором я думаю, – он замолчал, задумался. – Ты пусти козла в огород и что начнется? Нам этого никак нельзя, Вадь, – Валера покраснел то ли от усиливающегося жара, то ли от неудобной темы.

– Тише! Тебе нельзя нервничать, – Вадя положил руку другу на плечо. – Я не давлю, давай встретимся втроем, и ты его послушаешь. А потом уже можно делать выводы, принимать решения. Скажешь «нет», будет «нет», мы взрослые люди. Все по любви и взаимности, без принуждения, как говорится.

Валера смотрел на друга с недоумением:

– Ты же понимаешь, какого рода просьбы у него к нам будут?

Вадя пожал плечами:

– А зачем нам об этом думать? Мы сами ничего. Мы опосредованно, – он заулыбался и понял, что разговор не клеится. – Давай-ка выходить, жарко.

Оба вышли в предбанник и увидели Алёшу, бледного, в набедренном полотенце. Парень сидел за деревянным столиком и читал. На фоне распаренных мужиков мальчик казался мраморным. Острые черты лица, влажные темные волосы, сбившиеся в отдельные пряди, придавали ему схожести с греческим Антиноем. Лёша поднял глаза и потянулся к термосу:

– Чаю с медом?

– Не, у нас холодненькое и пенное! – отец достал из мини-бара две баночки и, откупорив их с приятным звуком, наполовину утоляющим жажду, наполнил бокалы.

– Что читаешь? – спросил дядя Вадя.

– «Пока подружка в коме», – ответил парень, не поднимая глаз.

– Да уж, судя по названию, чтиво то еще! – Вадим закатил глаза и глянул на друга.

Валерка пожал плечами.

– Алексей любит такое, – сказал он.

– Такое – это какое? – Вадя отхлебнул пенного, оставившего пышные белые усики на гладко выбритом лице.

– Мрачное, – объяснил Валерка.

Алёша поднял глаза на взрослых:

– Это не мрачно. Это жизненно. Мы делаем вид, что смерти нет. Существуем в неосознанности, как дети. Не говорим на неудобные темы, избегаем похорон. Притворяемся, что будем жить вечно, но кого мы обманываем? – Алёша, почти всегда молчаливый, оживился. – Смерть так же реальна, как и жизнь. А все вокруг только и делают, что спят, наяву спят, словно пребывают в коме. В иллюзии бессмертия. – Он резко затих, а потом добавил: – Я пойду немного погреюсь. – Поднялся с места, распрямился, но не полностью. Он, как и большинство подростков, слегка сутулился.

В предбанник зашли двое крепких ребят. Каждый держал по набитому целлофановому пакету с резиновыми тапками, войлочными шапками, полотенцами, сменными трусами и пушистыми дубовыми вениками.

– О, гляньте, двое молодца одинаковых с лица! – Валерка помахал широкой, как лопата, ладонью.

– Явились не запылились, братья по разуму! – Вадя довольно оскалился.

Вошедшие замялись, стали тараторить, перебивая один другого:

– Да мы как припарковались, проверили территорию и сразу к вам, Вадим Борисович, Валерий Александрович!

Парни и вправду были похожи. Оба имели славянские черты лица, русые коротко стриженные волосы и характерную борцовскую выправку. Широкая бульдожья постановка ног. Руки, неплотно прилегающие к телу, будто висеть вдоль им мешали бицепсы. Сходу различить парней было сложно, хотя телохранители родственниками не являлись. Саша Лобов будто в соответствии с фамилией был чуть выше и чуть шире в плечах. Олег Стеклов с тонким носом и по-пацански гладкими щеками казался более безопасным. Лобов, обладающий носом широким и перебитым, носил его на непроницаемой физиономии как визитную карточку, гласящую: «Не хочешь проблем, держись подальше», а его выбритое лицо отдавало синевой, демонстрируя потенциал к густой растительности. Единственными имеющими власть над этими викингами были два их раскрасневшихся от жара начальника. При них оба молодца превращались в провинившихся школяров. Боссы позволяли себе слом профессиональной субординации, приглашая ребят в баню. И всех четверых устраивало положение дел. В разговорах меж собой Вадя с Валеркой касались темы уставных отношений. Иногда спорили, но чаще сходились на том, что ценные кадры можно только «дорастить до себя и под себя», потому использовали метод кнута и пряника. Поощряли за победы и штрафовали за оплошности. Шефы сами посещали рабочие объекты, не любили офисной рутины, потому то один, то другой таскались по городу и пригороду в компании подручных.

– Это вы молодцы, это вы правильно, что все проверили, за это контора вам и платит! – Вадя по-отцовски улыбался. – Давайте, расчехляйтесь и бегом в парную, не теряйте время на болтовню.

Ребята принялись переодеваться, а мужчины, продолжили тот разговор, на котором остановились. Чуть понизив голос, перейдя от приветственной бравады, направленной на вновь прибывших, к вкрадчивому диалогу.

– Это после смерти матери? – Вадя спросил участливо.

Друг кивнул.

– Ничего, переживется, все через это проходят рано или поздно.

– Да, но у него затянулось. А еще, – Валерка поежился, – я видел его стихи, картинки. Не хотел читать, попалось на глаза, – его передернуло, – Там все о смерти. Думаю, показать специалисту.

– Да погоди ты со специалистом. Мозгоправы только бабки дерут. Пошла эта мода от америкосов. Вот как раньше в деревнях жили? Трудотерапия нужна. Вышел рано утром в поле, отпахал, вернулся, съел тарелку щей, картошкой заел, ломтем хлеба закусил, скот накормил, загон почистил, жену уважил перед сном и нет времени на депрессию. Я это знаю отлично, сам так рос, батя с матерью так жили. – Вадя чуть усмехнулся, а потом добавил участливо: – Хочешь, я с ним поговорю?

– Да ты видел, как он весь ощетинился и убежал. Не станет он говорить ни с кем из нас. – Друзья опять перешли на повышенные тона, позабыв о молодых сотрудниках, что по-солдатски быстро стягивали с себя одежду и раскладывали в ровные стопки на лавке.