Алекс Палвин - Пустые комнаты

Вдруг мне пришла в голову дикая мысль.

– Вивиан, могу я задать тебе один вопрос? Не захочешь отвечать – без проблем, назови меня придурком и влепи мне пощечину…

– Слушаю тебя очень внимательно.

– У тебя вообще был… кто-то?

Она покачала головой, на щеки с ямочками осыпались темные локоны.

– Вивиан, ты не представляешь, что это значит для меня…

Она отстранилась и нахмурилась:

– Прости, что ты хочешь этим сказать?

– Ты неправильно меня поняла…

– А я думаю, что правильно. Ты подразумевал, что мы должны заняться сексом.

Я открыл рот, закрыл. Вивиан раскусила меня: конечно, именно это я и подразумевал.

Тут она улыбнулась и легонько стукнула меня кулачком в плечо.

– Брось, Дэн. Вообще-то должны.

Колесо обозрения медленно вращалось над нами.

– Чувствуешь?

Вивиан кивнула, не отводя от меня огромных темных глаз, наполненных алым светом.

Я положил ладонь ей на живот, над джинсами.

– Здесь? – Коснулся ее груди, над сердцем. – Или здесь?

Осенняя ночь вспыхивала сотнями огней, Пол Анка пел о том, что любовь – это игра, в которую невозможно выиграть, и мы танцевали в красном неоне – во всей этой крови с головы до пят.

Февраль 2011 года. Я приехал к ней, сидел на диване, ожидая, пока она соберется. Когда она вышла из спальни, я сказал, что нам надо поговорить. Она с тревогой взглянула на меня. Я заулыбался. Ну, мне просто было любопытно, может, ты хочешь выйти за меня замуж. Вивиан начала плакать, затем достаточно успокоилась, чтобы сказать «да». Я встал на одно колено и надел ей на палец кольцо с желтым бриллиантом, а у нее от волнения тряслись руки.

Заслужил ли я ее? Нет. Стала ли она моей? Да.

Я уже был довольно кривой и с трудом поднялся на ноги. Стоило отойти от костра, как навалилась темнота, а холод запустил в меня свои зубы. В городе забываешь, как бывает темна ночь. Пошатываясь, я расстегнул ширинку и, слушая стук струи по опавшим листьям, прикрыл глаза.

В темноте что-то зашуршало.

Я распахнул глаза так, будто меня ткнули раскаленной кочергой. На границе света что-то было. Я попятился, брызги попали на ботинок. Чертыхнувшись, застегнулся и вернулся за фонариком. То, что я принял за человеческий силуэт, оказалось лиственницей с глубокими трещинами на коре.

Я сел в кровати. Мне снилась авария, теплая волна паники сжимала внутренности. Я потянулся за шипучими таблетками, рука ткнулась в натянутый холодный нейлон. Открыл глаза – в темноту палатки.

Полной уверенности не было, но мне казалось, что я закрывал вход, при этом не помнил, как заползал внутрь, в голове все перемешалось. Потянув «молнию», задержал взгляд на тлеющем небе. Тишина стояла такая, что можно было услышать скольжение Млечного Пути. Звездный свет с сухим шорохом струился на землю.

Во второй раз меня разбудил громкий треск. Поднялся ветер, раздувая звезды, словно белые угли, заставляя их ярко сверкать.

В пятнадцати ярдах лежала береза с вывороченным корневищем.

Я заполз обратно в спальный мешок, уже достаточно протрезвев, чтобы по достоинству оценить самонадувающийся коврик. Лежал, слушая, как в темноте, раскачиваясь на ветру, скрипят деревья. Может, не деревья вовсе, а суставы неведомого зверя.

Утром я выбрался к прогоревшему костру и пустой бутылке. Возле палатки были следы: протекторная подошва с глубоким рисунком, четырнадцатый размер. Ублюдок шатался вокруг моей палатки, вероятно, заглядывал внутрь, смотрел, как я сплю!

Крякнув, будто меня стукнули кулаком в живот, я ломанулся за пистолетом. Насколько я был осведомлен, эта простая тактика часто оканчивается успехом.

– Давай поступим по-настоящему оригинально, – сказал я, учащенно дыша, «глок» в руке. – Ты не будешь об этом думать весь день. Немного подумаешь об этом перед сном, потом ляжешь спать.

Не стану утверждать, что это звучало убедительно, но что вообще может звучать убедительно в сложившихся обстоятельствах?

Помимо прочего, я оставил ботинки снаружи, и за ночь те стали тверже камней на берегу. Опытным путем я обнаружил, что шнуровать задубевшие ботинки куда менее приятное занятие, чем забуриваться в ледяной спальник.

Таблеток от похмелья не было, поэтому я включил походную плиту и сварил кофе – такой крепкий и горький, что сердце мгновенно застучало, туман перепоя начал рассеиваться. Правда, я забыл о фильтр-пакетах, и кофейная гуща поскрипывала на зубах.

За ночь озеро у берега сковал тонкий лед. Я пил кофе, глядя на неподвижную воду, на дальний берег, вырастающий резко – стеной елей. Над озером пролетела большая черная птица. Ворон?

Я вернулся в лагерь, собрал волосы в хвост, вытащил из баула походный топор, складную пилу и приблизился к березе, чье падение разбудило меня среди ночи. В лесу было полно сухостоя и старого валежника, но у березы прочная древесина с прямым волокном, придется потрудиться, чтобы распилить ствол на заготовки и расколоть их на поленья. А мне как раз необходимо было отвлечься. Я принялся сбивать топором ветки, затем поработал пилой. Поленья сложил возле пепелища, не став накрывать их брезентом; пусть полежат под открытым небом на морозце.

Отец постоянно колол дрова. У него был очень острый топор, который он сам вытачивал; говорил, что только таким топором работается легко и приятно.

За целый день я ни разу не приблизился к особняку. Нашел сосну с двумя ведьмиными метлами (или ведьмиными гнездами). Метелка занялась от первой же высеченной искры, оглушительно трещала и сильно дымила. Когда стемнело, я включил походную плиту и приготовил еду из пакета. В таких пакетах бывает что угодно: от пиццы до крем-брюле. У меня оказалась курица по-тайски. Надо только добавить кипяток. К несчастью, я не додумался взять стейк.

Закрыв глаза, я представил, что ем ньокки со сливками и трюфельным маслом, отовсюду доносится приглушенный гул разговоров, играет джаз… Мне не хватало музыки. Правильно подобранная песня может заменить внутренний диалог. А теперь все, что я слышал, это гребаный внутренний диалог.

Одежду я бросил поверх спального мешка; она послужит дополнительным теплоизолирующим слоем, кроме того, утром будет не такой холодной. Натянув шерстяную шапку и еще одни носки, я обеспечил себе вполне сносные условия. Не хватало самой малости – глотка коллекционного шестидесятилетнего коньяка. Хотя, конечно же, глотком я бы не ограничился.

Вспомнив о сигнальном пистолете, я вытащил его из упаковки и отсоединил патронташ от рукоятки. На упаковке было написано, что «Орион» нельзя хранить и носить заряженным. Ну, мне лучше знать. Усмехнувшись, я переломил оранжевый ствол и сунул в него патрон двенадцатого калибра. Затем потренировался хватать «глок» и направлять его на вход. С другой стороны, в качестве приветствия можно пальнуть из сигнального пистолета и подкрепить его рукопожатием из «глока». Привет, как дела.