Алиса Антонова - Где же Лизонька?

Наша деревня – это несколько улиц, идущих с востока на запад параллельно пригородной железной дороге с ее южной стороны и протянувшихся от одной железнодорожной станции до другой. Первая станция, та, которая ближе к городу, – это уже почти город. Большие дома и магазины. От нее отходит шоссе к югу на кольцевую и через нее дальше в настоящие деревни.

Вторая – даже не станция: две платформы с южной и северной стороны железнодорожных путей – была в свое время создана исключительно для студентов и преподавателей университета, который лет сорок назад своими естественными факультетами расположился в полутора километрах к югу от нее. Такой она и осталась. Какого-либо жилья там нет, только наши улицы своими окончаниями подходят достаточно близко к концу южной платформы.

Вдоль северной платформы для поездов из города, всего метрах в семи от нее, оставляя место только пешеходной тропинке и зарослям кустов, вздымается стена леса, вернее, лесопарка. Это бывшая усадьба Лейхтенбергских. В глубине обширного парка стоит великолепный особняк, а парк, огибая его, спускается дальше в сторону залива.

С другой стороны железнодорожных путей – вдоль платформы для поездов в город – тоже лес. И от дальнего конца этой платформы отходит в сторону дорога с давно разбитым асфальтом, по которой не ходят автомобили, разве что если надо кого-то подвезти или встретить. По ней к началу занятий с приходом электрички спешат толпы студентов и сотрудников университета.

Между двумя железнодорожными станциями всего километра два. Мой дом стоит на середине второй улицы от железнодорожной ветки. Зимой, когда нет листвы, из окна дома видны проходящие электрички. В темноте это завораживающее зрелище. Сверкающая лента поезда быстро проскальзывает среди заснеженных деревьев и скрывается из виду, мерцая огоньками последнего вагона. Мне нравится смотреть на этих светящихся змей. И хотя я и сама частенько езжу в этих же поездах, когда я гляжу на них из окна, мне кажется, что это отсвет какой-то другой, незнакомой и непременно чудесной жизни.

*

Мы с Мартином немного не дошли до южной платформы, пересекли железнодорожные пути, и почти сразу нас втянул лес. Место глуховатое, особенно зимними вечерами. В будни в это время мы обычно сюда не ходим, – жутковато; но красота вечера и чувство вины перед псом придали мне смелости для прогулки в парке около платформы, где совершенно безлюдно в этот час. Хотя падающий снег немного высветлял пространство, было темно… и все-таки слегка жутковато. Наличие крупной собаки не очень-то прибавляло мне мужества. Мартин удивительно добродушный и приветливый пес, и я не помню за три года нашего совместного существования, чтобы он облаял хотя бы одного человека. По-моему, в его представлении все, кто ходит на двух лапах, милейшие существа и всенепременно или друзья, или должны стать таковыми. Из-за этого я мало верю в его функции защитника. Мне кажется, что, если вдруг, не дай Бог, кто-то попытается напасть на меня, тьфу-тьфу, Мартин просто остолбенеет от удивления происходящим – если вообще поймет, что происходит.

Поэтому наше сегодняшнее гулянье, хотя и совсем близкое к светящейся огнями платформе: глубже пары десятков шагов я не захожу, – мой настоящий подвиг ради Мартина, который безумно любит лес в любое время дня и ночи. Он с самым полным восторгом, на который только способна его молодая жизнь, мотался вправо и влево от тропинки, что-то рыл, почти закапываясь в снег, за кем-то гонялся в ночи, ловил снежинки, терялся из виду и вдруг возникал прямо передо мной с какой-то дубиной в пасти, предлагая мне закинуть ее подальше. Я закидывала, и он мчался за ней… но нередко возвращался совсем с другой дубиной.

Наконец, я решила, что совесть моя чиста и пора возвращаться. Я кликнула Мартина и обернулась убедиться, что он бежит за мной. Он стоял на тропинке с палкой в зубах и печально глядел на меня.

– Мартин, мне на работу завтра, давай скорее, – сделала я «строгий» голос. – Завтра пятница, скоро выходные. Вот в выходной придем днем и нагуляешься. В лесу по ночам только волки ходят и разбойники. Ты хочешь попасть к разбойникам? Я – нет! Ты же у меня еще тот защитник! Так что давай быстро за мной, и не будем искать приключений на свою голову.

И я развернулась по тропинке обратно к огням.

На выходе из парка Мартин догнал меня, но тут же отскочил в сторону и исчез за густым кустом, который рос в нескольких метрах от тропинки. Вдруг я услышала повизгивание пса, доносившееся из-за куста. Я, всеми силами стремясь домой, уже раздражаясь, приказала Мартину вернуться. Но пес не реагировал и продолжал тихонько поскуливать.

– И не надейся, я не пойду за тобой, там снег глубокий. Пошли уж скорей! – почти умоляла я. Бесполезно. Противный пес возился за кустом и не собирался выходить.

Обреченно вздохнув, я сошла с протоптанной тропинки и полезла к кусту, проваливаясь по колено в снег. Вдруг, не дойдя всего пары шагов, я увидела ногу лежащего человека…

Это была стройная женская ножка в тонком чулке и в лакированной туфле на высоком тонком каблуке. Это было все, что я могла разглядеть с моего места; остальное тело скрывалось за кустом. Еще был виден край шубки, прикрывающей колено до середины. Я застыла в остолбенении, наблюдая, как снег ложится на ногу и не тает. Мартин выскочил из-за куста и, поскуливая, прижался ко мне. Я ощутила нечто похожее на ужас, еще не успев осознать происходящее. Когда ко мне вернулась способность соображать, то первое, что пришло в голову, – позвонить в полицию. Потом я подумала, что женщина мертва, убита, причем недавно – снег не успел запорошить тело; и убийца, возможно, где-то рядом и может услышать, как я вызываю полицию. Но тут меня посетила третья мысль, на редкость дубовая: «А вдруг человек просто упал; лазил по глубокому снегу в туфлях и свалился». То, что это бред, я диагностировала сразу; но он помог мне встряхнуться, и я уже собралась было пролезть немного дальше, как вдруг из парка донеслись низкие мужские голоса. Похоже, по тропе, приближаясь к выходу из парка, шли какие-то люди.

«Убийцы!» – мелькнуло в голове. И вот тут я поняла, что такое настоящий ужас. Такой можно испытывать только в детстве или во сне. Сознание полностью отключилось, сердце сжалось в тугой комок…

Сорвавшись с места, я даже не заметила, как очутилась за железной дорогой и нырнула в снег за железнодорожной насыпью. Хотя я пробежала совсем немного, у меня потемнело в глазах и я совершенно запыхалась. Все-таки «несколько за пятьдесят»… Главное, что сработала интуиция и я не помчалась дальше на открытое пространство. В этом случае выходящие из леса люди меня бы непременно заметили, несмотря на белые куртку и шапку, а убежать не хватило бы сил. У меня не было даже тени сомнения в том, что эти люди представляют опасность. Позже, обдумывая происшедшее, я поняла, что подсознательно опасалась стать свидетелем, которых, как известно, не оставляют. Но где же Мартин?! Убегая, охваченная ужасом, я побоялась позвать его, чтобы не привлечь внимания. Ох, слава Богу, он лежал рядом в снегу, виляя хвостом и радуясь, что с ним побегали, наконец. Мне было очень страшно, но способность воспринимать происходящее восстановилась. Тяжело дыша, я осторожно осмотрелась и попыталась высунуться из-за насыпи и посмотреть на другую сторону железнодорожного полотна. Насыпь довольно высокая, да еще на ее склоне заросли кустов, поэтому, чтобы что-то увидеть, мне пришлось встать на колени и, раздвигая ветки, осторожно высунуться.