Алиса Антонова - Где же Лизонька?

Мои – это несколько семейных пар, с которыми мы связаны многими годами жизни. Мы не очень часто звоним друг другу, еще реже видимся. Я даже периодически забываю поздравить их с праздниками и днями рождения. Потом звоню, извиняюсь, стараясь посмешнее выставить себя в этой ситуации. И они смеются вместе со мной, прощают мне не только это, но и мою взбалмошность, возбудимость, мои жалобы, слезы, забывчивость – и много еще всего, за что меня приходится прощать! Мне с ними всегда есть о чем поговорить, и говорится легко. Можно поразмышлять о жизни и посетовать на нее, поплакаться на беды и печали. Теперь, когда мужа больше нет, это – мои тылы, и я стараюсь не беспокоить их слишком часто своими проблемами.

Когда я остро нуждаюсь в них – они рядом. Мои друзья не пойдут за меня в огонь и в воду, не предадут свои семьи, не разорятся ради меня, не отрежут себе руку. Но всегда подставят плечо. Они мои психологи, кредиторы и советчики. Они знают всю мою жизнь, все мои беды, грехи, радости и успехи. Они вплетены в канву моей жизни. Они любят и жалеют меня. Сами они в меньшей степени дают повод жалеть себя по двум причинам. Во-первых, все они мудрее меня по жизни и умеют воспринимать ее более философски, чем удается мне. Во-вторых, никто из них не одинок. Все они пары. И все удачные. Одна из них – это Вера и Сергей.

С Верочкой Голубевой мы познакомились на первом курсе на картошке, куда отправляли на целый месяц весь набранный поток студентов. Я, родившаяся в ближайшем пригороде Питера – тогда Ленинграда, всю жизнь просидевшая за уроками и любимыми книжками, почти незнакомая с подростковой тусовочной жизнью, чувствовала себя жуткой провинциалкой в окружении «продвинутых», не закомплексованных ровесников. Кровать Верочки была как раз напротив моей, когда мы жили в бараке на картошке. Увидев ее в первый раз, я была совершенно очарована. Невысокая, изящная, очень красивая, женственная и, главное, совершенно необычная девочка. Единственная дочь очень высокопоставленных родителей, которую привозили в совхоз на машине, всегда изумительно одетая, из поездок домой привозившая множество предметов, улучшающих комфорт нашей барачной жизни. При этом у нее не было ни тени явного высокомерия: дружелюбная ко всем, она очаровала меня. Я смотрела на эту представительницу советской золотой молодежи как на отсвет какого-то другого мира, который был настолько далек, что даже не манил…

Она жила в районе города, который был ближе всего к этому пригородному совхозу, поэтому на выходные она отправлялась домой и несколько раз приглашала меня вымыться и переночевать.

Я впервые увидела финскую мебель и сантехнику, японскую посуду в ежедневном обиходе. Поразилась, как, оказывается, все это удобно, продуманно, как облегчается повседневность. Причем было видно, что никакого фетиша из этого не делается. Просто родители имели к этому доступ, могли себе это позволить и получали от этого удовольствие. Ложась спать, она подошла ко мне в шелковой умопомрачительной ночной рубашке с двумя флаконами духов с вопросом: «Чем душиться будем на ночь?»

Французские духи я даже никогда не видела. А то, что на ночь можно тратить духи, да еще французские, было выше моего понимания.

Мы были в разных группах и на разных потоках, поэтому совсем не общались в институте и, встречаясь в коридорах, просто здоровались.

Мне всегда было приятно смотреть на нее. Она очень красиво и необычно одевалась, и это делало ее заметной в любой толпе. Высокая кичка, накрученная из темных блестящих волос прямо на макушке, глаза такого же цвета, всегда широко раскрытые, как будто в удивлении.

Все ее платьица, юбочки и кофточки были настолько милы и привлекательны, настолько ей шли и выделялись на общем фоне, что сразу притягивали взгляд. Я до сих пор помню ее вязаное, плотно облегавшее ее очень женственную фигурку коричневое платье, на котором были вывязаны осенние – желтые, красные и зеленые – кленовые листья. Позже выяснилось, что все это результат фантазии и золотых рук ее самой и мамы. Конечно, возможности семьи также играли свою роль. Много лет спустя Верочка показывала мне несколько отрезов чудесных тканей, привезенных ее отцом из своих зарубежных командировок и сохранившихся невостребованными. Ему всегда давались указания не покупать одежду, потому что обязательно купит совсем не то, что носят его девочки – жена и дочь. Одобрялись ткани, пряжа, дорогие мелочи.

У нее я впервые увидела бытовой калькулятор. Отец привез из командировки в Японию. Им все пользовались, кто просил, она никому не отказывала.

На третьем курсе мы обе вышли замуж и совсем потеряли друг друга. По окончании учебы мы с мужем были распределены на крупное оборонное предприятие. После месяца работы весь мой отдел, и меня в том числе, как водится, послали в колхоз на какие-то работы. И в электричке рядом со своей начальницей я неожиданно увидела Верочку, с такой же тяпкой, как у меня. Первой моей реакцией был вопрос: «Ваша организация тоже в колхоз едет?» Тем самым я вызвала хохот своих сотрудников. Оказалось, что Верочка была распределена в тот же отдел, что и я. Ее более позднее появление на работе после защиты диплома было вызвано особенно долгим оформлением на работу, поскольку она провела последипломный отпуск за рубежами нашей советской родины, и первый отдел проявлял бдительность. Отпуск был отцовским подарком. И по поводу не просто окончания института, а блестящего его окончания – с красным дипломом. Да, ко всему прочему, Верочка оказалась еще и умницей. Как выяснилось, ее отец был директором по науке нашего объединения. Я хорошо его помню: он был высок, строен – очень красив.

Было очевидно, что ее ожидали блестящие жизнь и карьера. И вполне заслуженно.

В отделе мы сблизились окончательно и уже навсегда. Мы вместе работали, вместе «бегали по тряпочкам», вместе пережили схожие проблемы со здоровьем и вместе лечились – делились врачами. Признаюсь, я не только многому училась у нее, но и кое-что просто слизывала. Я научилась хорошо вязать, шить, перенимала ее отношение к одежде, к работе, к людям. Я была совершенно другой, чем она, и поэтому перемалывала под себя полученные уроки, которые считала важными. Она, безусловно, влияла на меня очень положительно, как, собственно, и все мои друзья. Сейчас я это очень хорошо понимаю и сожалею, что рядом с моей дочерью нет таких людей. Верочка могла быть и жесткой, и обидчивой, мы, бывало, и дулись друг на друга – но в целом это ни на что не влияло.

Через пару лет Верочка развелась с мужем, не выдержав высокомерия и снобизма этой семьи – его самого и его родителей, также очень высокопоставленных личностей. И впоследствии вышла замуж за своего начальника, Сергея. Развод с первым мужем стал серьезным психологическим испытанием для нее, она заболела, долго лечилась. Потом родились дети, было безденежье девяностых, болезни детей. Она оказалась необыкновенной мамой, исключительно жертвенной и умной. Полностью погрузилась в дела детей и мужа, забросив диссертацию, карьеру и работу инженера вообще. Ради детей она получила второе высшее образование, педагогическое; выучила английский; работала валеологом в каком-то институте. И, как всё в жизни, делала это талантливо и с полной отдачей. Была приглашена в какой-то институт преподавать, написала книгу по практической валеологии в соавторстве со своим руководителем по работе. Полагаю, что в действительности она и была ее настоящим и единственным автором… Сейчас она мама троих детей, очень располнела, внешне постарела. Похоронила маму: три года самоотверженно боролась с ее болезнью. Теперь заботится о совсем старом уже отце – таком же красивом, стройном и высоком, как и раньше, но начавшем стремительно терять память.