Алиса Антонова - Где же Лизонька?

Я немного помялась:

– Мне кажется, я была свидетелем преступления.

– В таком случае вам нужно все описать сначала, подписаться, поставить дату и…

Я не дала ему договорить:

– Я ничего писать не буду. Мне надо поговорить со следователем.

– Каким следователем? – устало спросил дежурный.

– С любым.

– Ваша фамилия, место регистрации.

Я назвалась.

– А вы понимаете, что сегодня суббота, вообще-то выходной?

– Уважаемый полицейский, – я рассердилась, – вам что, не нужна помощь населения в наведении порядка в районе? Я тоже работаю, у меня только два выходных – и не надо говорить, что ни одного следователя в управлении нет.

Он вздохнул, поднял трубку, отошел от окошка в перегородке, отделяющей посетителей от дежурного, и о чем-то поговорил с невидимым собеседником. Потом подошел к окошку и выписал мне пропуск.

– Двести девятый кабинет, следователь Пряха, – пробурчал он недовольно.

«Пряха! Прелесть какая!» – подумала я и пошла искать кабинет. На двери двести девятого кабинета висела табличка: «Следователь, майор Пряха Иван Авдеевич».

«Ох! Он еще и Ваня!» – я вздохнула, постучалась и вошла. Довольно большой кабинет, с письменным столом в торце, перед ним пара стульев, рядом сейф. Вдоль одной стены комнаты несколько шкафов со стеклянными дверцами ломились от папок. А вдоль другой – длинный стол в окружении большого количества стульев. Видимо, для совещаний.

Майор Пряха сидел за рабочим столом перед компьютером и одним пальцем что-то пытался вколотить в клавиатуру.

– Здравствуйте. Посидите пять минут, надо закончить.

Я даже обрадовалась отсрочке, присела на указанный стул, незаметно рассматривая майора и настраивая себя на разговор. Я смотрела на следователя, пытаясь угадать, насколько он способен проникнуться моей тревогой и поверить в происшедшее. Мне очень хотелось убедить его открыть дело и начать расследование или же уговорить добиться его открытия в том случае, если не он принимает эти решения.

Однако первые впечатления не обнадеживали. Облик майора Вани Пряхи, на мой взгляд, полностью соответствовал его имени. Невысокий, насколько я могла судить по сидящему человеку; реденькие бесцветные волосы, круглое лицо, маленькие глазки непонятного светлого цвета… Нет, его внешность не была ни уродливой, ни неприятной. Она была никакой. Форма сидела на нем как-то странно, как будто с чужого плеча, и выглядела помятой. Мне, по десять часов в сутки просиживавшей за компьютером, было удивительно смотреть, как он мучает технику, пытаясь что-то там закончить. Я чуть было не предложила ему помощь, но благоразумно сдержалась.

Наконец, он закончил свой тяжкий труд и обратил на меня внимание.

– Следователь, майор Пряха, – глухо представился он. – Что у вас случилось, – он заглянул в бумажку на столе, – Алиса Абрамовна?

– Аркадьевна, – поправила я

– Что Аркадьевна? – он не понял.

– Моего отца звали Аркадий, – пояснила я.

– Извините, – пробурчал он. – Так что у вас случилось?

– Мне кажется, что я была свидетелем преступления, ну… или его последствий.

– Расскажите подробнее.

Я рассказала подробнее, опустив описание красоты вечера и охватившего меня ужаса.

– Видите ли, я очень встревожена судьбой этой женщины. Я понимаю, что никаких следов там, скорее всего, не осталось, кроме вот этой записной книжки и карандашика – я нашла их в кустах. Мне кажется, что при падении сумка раскрылась и из нее многое выпало. Именно поэтому второй человек задержался около куста, пытаясь собрать все рассыпанное. А книжка залетела в куст, и ее не было заметно. Я бы тоже ее не заметила, если бы Мартин не нашел.

– Кто такой Мартин?

– Это моя собака.

– Вы же сказали, что были одна.

Я недоуменно посмотрела на майора.

– Мартин моя собака, мы с ней гуляли, – тоном терпеливой зануды повторила я. – Что бы еще заставило меня забрести к парку поздним вечером!

– А почему вы гуляете с ней в такое время? – полюбопытствовал майор.

– Я работаю в городе, приезжаю поздно.

– Покажите книжку.

Я положила книжку, уложенную в полиэтиленовый пакет, на стол.

– Посидите минутку, посмотрим, не осталось ли там чего интересного.

Он взял пакет и вышел. Вернувшись довольно быстро, он сказал, что никаких «пальчиков» не обнаружено.

– Не мудрено: бумажная обложка была совсем мокрая – вряд ли что-то могло сохраниться, – я пожала плечами.

– Хорошо, – подытожил Пряха. – Вы готовы подъехать к тому месту еще раз? – спросил он.

– Конечно! – обрадовалась я. Мне показалось, это явный признак того, что следователь заинтересовался и дело будет открыто.

Он вызвал оперативную группу, и буквально через десять минут милицейская машина припарковалась в конце нашей улицы. Мы прошли до железнодорожного полотна, и меня попросили указать на куст и остаться на месте, не переходя железной дороги. Майор с двумя полицейскими подошли к месту происшествия и приступили к работе. Через полчаса, оставив оперативников у входа в парк, он вернулся и попросил показать, где, по моему мнению, находилась машина, звук которой я слышала. Осмотрев площадку перед платформой, майор Пряха предложил мне вернуться в управление.

– Беглый осмотр места происшествия ничего не дал, – констатировал майор. – Ребята еще поработают там немного, но шансов найти хоть малейшее напоминание о том, что там лежало тело, мало.

– Я понимаю, – удрученно проговорила я. – Снегопад, оттепель, потом опять снег. Но оно там было! И скорее всего, мертвое!

– А почему вы так решили? Что это было именно мертвое тело?

– Понимаете, на женщине были очень тонкие чулки. Даже в недостаточном свете огней платформы я смогла заметить родинку на ноге женщины, настолько они были прозрачные, тонкие. Снег ложился на ногу и не таял!

– Ну это еще ни о чем не говорит. При сильном охлаждении увеличение теплопотерь с поверхности тела менее выражено. Мелкие сосуды поверхности тела спазмируют, и нарушается кровоснабжение кожи. Это, конечно, очень плохо – может наступить гипотермия, – но это еще не означает, что человек непременно погибнет. Между прочим, гипотермии способствует и состояние опьянения. Может, женщина просто была пьяна, вышла из электрички, упала в сугроб. Ее хватились родственники, которые, предположив, где она может быть, нашли ее и увезли. И ничего зловещего здесь и нет вовсе.

Этот монолог дался бедному Пряхе с трудом. Говорил он очень неловко, плохо понятно и был даже трогателен, стараясь разъяснить мне тонкости человеческого замерзания. Бесконечные «это», «как это», «м-м-м», вставленные в речь, мешали восприятию и требовали напряжения. Но одно я поняла – дело открыто не будет. Я не стала убеждать его, что родственники не носят тело, как мешок с мукой.