Галина Полынская - День слепого Валентина

– Почему вы поехали к подруге? Поссорились с мужем? – от душного воздуха и мерзкого сладкого запаха сигарет Инны Вячеславовны, постепенно разболевалась голова.

– Ничего подобного, мы вообще очень редко ссорились, наши отношения были ровными, основанными на полном взаимопонимании, – голос женщины звучал сухо. – У моей подруги неприятности в семейной жизни, ее бросил любимый человек, она нуждалась в моей поддержке.

«Уж ты-то поддержишь! – хмыкнул про себя Поправко. – Твоего участия хватит только на то, чтобы помочь снять люстру, повесить веревку и пододвинуть табуретку!»

– Адрес подруги, пожалуйста, – подал голос Алик, все это время аккуратным детским подчерком писавший протокол.

– И еще, – сказала Инна Вячеславовна, продиктовав адрес, – мне смерть Валеры была совершенно не нужна. Мы были совладельцами телевизионного рекламного агентства «Холлигрант», а так же планировали совместный проект занимательных теленовостей со всего света. Проект был почти готов, теперь о передаче придется забыть. И с агентством теперь хлопот не оберешься. Так что в списке подозреваемых можете поставить меня в самом конце.

– Я бы не стал действовать столь опрометчиво, – Поправко ласково улыбнулся, склонив голову набок.

– Извините, – в спальню заглянул Веня, снимавший повсюду отпечатки, – можно труповозку вызывать? Вы закончили?

– Вызывай, – махнул рукой Поправко, а Инна поморщилась при слове «труповозка».

Осматривая квартиру, Алексей Николаевич невольно проникся красотою и богатством интерьера. «Вот в каком доме должна жить Аурика, – с грустной завистью подумал он, – моя нежная синеглазая Аурика, а не этот Гитлер в юбке… Где я слышал, что Гитлер был женщиной? Не помню… Кстати, надо допросить консьержей…»

Но допросить консьержей не получилось, работала другая смена, пришлось брать адреса-телефоны и общаться с Инной Вячеславовной, в ожидании труповозки. Мысленно переваривая все имеющиеся довольно скудные факты, Поправко заранее готовился к изжоге от очередного висяка. За годы службы он научился предчувствовать гиблые дела с экстрасенсорной точностью. И вот теперь, разглядывая удивленного покойника, ему хотелось даже извиниться перед ним за собственную беспомощность и за желание уйти на пенсию, которое настигло следователя Поправко именно у кровати Ярославского Валерия Михайловича.

Ирина и сама не могла себе объяснить, почему после разговора с восточным красавцем Митрой в душе у нее остался такой тяжелый осадок. Митра предлагал проводить ее до метро, но Ирина отказалась, возможно, в более резкой форме, чем ей хотелось бы.

Митра заказал еще один коктейль для Ирины, поцеловал ей руку и ушел. Потягивая горьковатый напиток через соломинку, женщина смотрела прямо перед собой остановившимся взглядом и пыталась понять, что же произошло? Что могло вызвать такое неприятие и отторжение к красивому, обходительному молодому поклоннику? «Почему он такой молодой и уже такой седой? – отрешенно подумала Ирина. – В конце концов, не мое дело, что могло стрястись в его жизни, ведь седеют не от старости, а от нервов, у некоторых уже в семнадцать седина пробивается…»

– И чего я к его волосам привязалась? – вслух сказала Ирина и поняла, что порядком напилась. Поставив бокал, она встала на ноги и неловко выбралась из кабинки.

На улице, среди шуршащих по снежно-слякотной дороге машин, среди хмельных, расплывающихся огней, смеющихся и курящих на ходу прохожих, Ирина растерянно топталась на одном месте и никак не могла сообразить, в какую сторону идти к метро. Пришлось спрашивать.

Осторожно ступая по скользкому тротуару, Ирина побрела в указанном направлении. Купив карточку, и пройдя через турникет, она едва не упала на вяло ползущих ступеньках эскалатора – в тепле женщину совсем развезло. Расстегнув непослушными пальцами пуговицы дубленки, она размотала шарф и оттянула ворот свитера. Стало немного легче.

Зайдя в вагон, Ирина присела на свободное место, и принялась разглядывать пассажиров. Отчего-то захотелось расспросить всех этих людей о том, счастливы ли они? Есть ли у них мужья-жены и не изменяют ли они, не уходят ли навсегда к кому-то другому…?

Смахнув слезы, Ирина услышала название своей станции и едва успела выскочить из вагона.

Уже подходя к своему дому, она увидела в окне четвертого этажа свет, это означало, что Павлик был дома. Его пассия жила на крошечной съемной квартирке вместе с бабкой, у которой мозги были полностью парализованы коммунизмом, и присутствие Павлика расценивалось как плевок общественной морали. Так что беглый муж был вынужден временами отдыхать от «призрака коммунизма» в тихой двухкомнатной квартирке вместе с экс-женой. Такие вечера были особенно мучительны для Ирины, каждый раз она надеялась, что Павлик ляжет спать с нею, а не на диване в зале, и утром никуда не уйдет. Но он вежливо желал ей спокойной ночи, стелил на диване и, если не уходил утром, то в обед – обязательно.

Ирина вставила ключ в замочную скважину, но дверь открыть не смогла – она оказалась запертой изнутри. Ладони женщины закололи мелкие иголочки нехорошего предчувствия. Она резко надавила на кнопку звонка и не отпускала ее до тех пор, пока дверь не открыли. На пороге стоял Павлик в полурасстегнутой рубашке.

– Можно войти? – процедила Ирина.

– Да, конечно, – промямлил он и посторонился.

Войдя в прихожую и положив розы на обувную тумбочку, Ирина сняла сапоги, дубленку и поискала взглядом свои тапочки. Их не было. За приоткрытой дверью спальни раздался какой-то шорох, и у Ирины потемнело в глазах. Она медленно развернулась к молчавшему Павлику и прошептала:

– Она… там?!

– Понимаешь, – проблеял он, – мы зашли ненадолго, просто, чтобы в тишине немного побыть, квартирная хозяйка совсем нас с ума сводит и вот… засиделись…

– Нельзя быть таким жестоким, Паша, – еще тише произнесла Ирина и, прихватив розы, босиком прошла на кухню.

Единственная вазочка, оказавшаяся там, была мала для длинных, холеных цветочных стеблей, но за большой хрустальной вазой пришлось бы идти в спальню, а там была эта… Поставив вазочку на обеденный столик, и прислонив розы к стене, она налила воды в чайник и зажгла газ. На кухне возник Павлик, его рубашка уже была заправлена в штаны, но вид все равно был не ахти… И вдруг Ирина увидела его совершенно иными глазами: грушевидная фигура с узкими плечами и женским задом, лицо провинциального ловеласа, все сплошь состоящее из водочных, винных и пивных мешочков, заметно редеющая шевелюра тусклых неопрятных кудрей, бегающие свинячьи глазки… Ирина смотрела на него и не могла оторваться.

– Какой ужас, – с улыбкой произнесла она, – как я могла быть такой слепой!