Наталья Уфимцева - Мы под небом

– Убирайся!

– И не подумаю.

– Я последний раз предупреждаю.

– А то, что?

Их разделяло несколько метров пространства. Катерина крепко зажмурилась, пытаясь совладать с охватившим её желанием. Даже с закрытыми глазами, всё её внимание сковал выпирающий живот беременной женщины, обтянутый красной тканью шарик, в котором из уютного убежища наблюдал происходящее малыш, сын её мужа.

То, что случилось в следующую секунду, озадачило молодую мамашу не на шутку. Четким движением руки Катерина пригвоздила кисть разлучницы к дверному косяку. Бросок оказался такой силы, что нож, проткнув брильянтовую руку, глубоко погрузился в дерево. Гостья, не переставая кричать от боли и ужаса, пыталась освободиться самостоятельно. Взяв, перекись, бинт, сохраняя завидное спокойствие, Катерина резким движением освободила руку обезумевшей женщины.

– Расскажешь Зорину, убью. Родишь, я сама уйду. И на развод подам сама. Поняла?

Обработав рану и посадив притихшую соперницу в такси, она впервые в своей жизни горько напилась, отключив в забытьи всё: обиду, мысли, память.

Проснувшись утром, она поняла, что муж не ночевал дома. Возможно, он уже больше не придет, ни сегодня, ни завтра. Никогда в её жизнь уже не вернётся. Находиться в пустом, доме было невыносимо. Созвонившись с подругой из Австралии, Катя взяла билет на самолет и улетела за океан. Надо как-то жить дальше, искать в себе силы и новые смыслы.

Шли дни. Ей никто не звонил, не разыскивал, как-будто и вовсе не существовало Кати Зориной на белом свете. Второй месяц никому не было дела, а жива ли она вообще. Смирившись со случившимся, она решила вернуться и поставить точку в своем десятилетнем бездетном браке. Катерина продолжала любить, так как не мыслила другого своего существования. Но нельзя, же вечно зарывать голову в песок. Надо учиться жить без него, без Вадима Зорина, учиться начинать всё с начала.

По дороге домой из аэропорта Катя боялась себе представить новое счастливое семейство своего мужа. Нет, зайти в дом у неё не хватит сил. Она просто попросит собрать её вещи и подождет за воротами. Вспоминая свою реакцию на беременную женщину, ей опять стало страшно. Ничего уже не изменить. И маленький, родившийся человек ни в чем не виноват. Он должен расти в семье, тем более, что Зорин так долго мечтал о сыне.

В доме было тихо, темно и приторно пахло спиртным. Никакого ни то, что присутствия, даже намека на семейную идиллию не было. Вещи разбросаны, на кухне остатки еды и пустые бутылки. На втором этаже плакал малыш. Он плакал так горько и безутешно, что Катерина, точно решившая не задерживаться в собственном доме, поднялась наверх. Проходя в полумраке мимо дивана в гостиной, в пьяном человеке, она не сразу узнала своего мужа. В мятой одежде, не бритый, с опухшим лицом, он явно не походил на счастливого отца семейства. На втором этаже Катя столкнулась с женщиной, выходившей из спальни.

– Всё с меня довольно. Я не нанималась день и ночь тут находиться. Вот вам бутылочки. Сами что хотите, то и делайте. Что за люди, мать померла, а папаша пьет, не просыхая. Я если б знала, ни за что не согласилась к вам идти.

– Как померла? Его мать умерла?

– Ну, а я вам про что. Умерла при родах. А Вадим Семенович пьёт и ещё требует, чтобы я ему за водкой ходила. Теперь вы приехали, очень хорошо, я увольняюсь.

– Подождите.

Но нервной девушки и след простыл. Катерина стояла на пороге собственной спальни и не знала, что делать.

Малыш плакал жалобно и пронзительно. Душа ещё не умевшая разговаривать беспрестанно просила о помощи. Катя подошла к кроватке и взяла его на руки. Маленький комочек такой нелегкой судьбы вздохнул с облегчением. Женщина подумала, а вот как бы так могло случиться, чтобы это она, как-будто сама родила его. Какое это, наверное, счастье?!

Господи, какая эта великая малость и милость, не уготованная в этом мире для неё.

Слезы текли, прокладывая в тишине тоненькие ручейки по щекам. А малыш, прислонившись головкой к её груди, затих, затаился и успокоился. И ей показалось, что, наверное, она смогла бы полюбить его, маленького и беззащитного, в первый миг своей жизни осиротевшего. А если нет, то хотя бы сегодня, хотя бы сейчас она поможет ему выжить в этом суровом земном мире взрослых людей, в котором уже не принято и не по правилам взывать о помощи.

Читал в Дивеевском монастыре письмо Батюшки Серафима император Николай II. Старец написал его ещё при жизни и запечатал обычным хлебом. Велел передать письмо царю, когда тот приедет. Как и было предсказано, Николай II святого в живых не застал. И через семьдесят лет после его кончины горько плакал над посланием святого Старца. Что было в том письмо, останется тайной.

Всё царственное семейство во главе с государем приехали в Дивеево, с молитвой прошли по канавке, посетили блаженную Прасковью Ивановну, как её называли Пашу Саровскую. Они пришли в её маленький домик, который она величала пустынькой. Комната была наполнена куклами, с которыми блаженная играла, иносказательно рассуждая. По рассказам очевидцев тех лет Прасковья Ивановна велела всем выйти, оставив в пустыньке только государя с государыней. И поведала им о тех ужасных событиях, которые ожидали Россию в будущем, о падении династии Романовых, о пролитой людской крови, о поруганной вере. Как возможно было поверить в такое в то время, в самом начале XIX века, когда российский царский двор был самым блестящим в Европе? Императрица Александра Федоровна от услышанного чуть не лишилась чувств и еле слышно прошептала: «Я вам не верю». На что блаженная Паша Саровская достала из сундука кусок красной холщевой ткани и подала его государыне со словами: «Вот, возьми, твоему сынишке на штанишки. Когда родится наследник, тогда поверишь».

Спустя годы Прасковья Ивановна клала поклоны перед портретом государя как перед иконой. Келейницы удивлялись этому и спрашивали её: «Мамашенька, что же ты так на государя молишься, он же ещё живой?». А она им отвечала: «Глупцы, он выше всех царей будет».

Перед самой своей кончиной, прожив сто двадцать лет, в сентябре 1915 года Прасковья Ивановна сняла портрет государя и целовала его со слезами, тихо приговаривая «Миленький уже при конце».

Четвертый земной удел Богородицы – Свято-Троицкий Серафимо-Дивеевский женский монастырь, окормленный преподобным святым Батюшкой Серафимом. Тысячу дней стоявшим на камне в непрестанной молитве, прибывавшим в великом молчании три года. Проливая море духовного света, он встречал каждого, приходившего к нему страждущего человека тепло и сердечно: «Радость моя!»

Великий молитвенник земли русской, обретя дар прозорливости и исцеления, помогал каждому, освещая ему путь добрым словом и заступнической молитвой, завещая своим чадам: