Михаил Араловец - Взрыв. Двадцать лет спустя. Основано на реальных событиях

– Не смотри так, Коля, здесь есть человек, который может помочь. Вернее его телефон. Это мой старый друг, однокурсник. Он живет в Липецке и возглавляет одно любопытное учреждение.

Сделаем так: я постараюсь сегодня до него дозвониться, а ты придешь ко мне завтра в это же время. Сколько сейчас?

Иван Павлович посмотрел на часы. Два. Вот в это время и жду тебя.

– Спасибо, – Плотник постарался придать своему голосу твердость, – я приду.

Но он сомневался, что какой-то мужик из Липецка сможет решить его проблему. Да и будет ли Палыч звонить? Может так, для вида пообещал, чтобы создать видимость заботы. Однако Иван Павлович слово сдержал. Когда на следующий день Плотник пришел к нему в назначенное время, он узнал, что Сашка должен ехать в Липецк, в Центр поддержки одаренных детей «Стратегия».

***

Плотник унес папку, которую оставила ему Наташа, домой. Он принял душ, приготовил ужин, поел. Делал все медленно, не спеша, поглядывая на папку, но не открывая. Плотник признался себе, что боится, боится выпустить черного джина, которого спрятал в клетках своей памяти много лет назад. Он сел в кресло перед телевизором, но невидяще смотрел на экран, он видел совсем другое.

После взрывов на шахте город начал медленно умирать. Когда первый шок прошел, горняков и их семьи ждал новый удар. Разрушенную «Центральную» восстанавливать не собирались, а значит, сотни шахтеров лишались работы. Так распорядился владелец шахты, местный олигарх Валерий Юверич. Карманный профсоюз, которому, по слухам, он заплатил, развел руками: ничего сделать не можем, все по закону. А потом в полном составе уволился.

Вернуться на работу в затопленную шахту горнякам было невозможно. Пикеты возле офиса олигарха быстро сошли на нет из-за их явной бесперспективности. Власти Углегорска от проблемы фактически отстранились, как подозревали из-за тесной связи руководства города с Юверичем. Так что методов борьбы у шахтеров не осталось. Они в бессилии лишь могли наблюдать, как оборудование и металлоконструкции надшахтных построек режут на металлолом. Единственным действующим местом на шахте остался лишь одноэтажный барак, служивший ранее складом для оборудования. Теперь здесь разместилась скупка металлолома, куда местные бомжи, наркоманы и пьяницы сдавали металл, остатки которого еще оставались на месте погибшей шахты. Тащили ту мелочь, которую не посчитали нужным забрать ликвидаторы.

Возле останков шахты, там, где почти под полукилометровым слоем лежал отец и старший сын Плотника, поставили стелу с выбитыми на ней фамилиями погибших горняков. Найти это место, поверхностную отметку подземного взрыва, было легко. Надо пройти железнодорожный переезд за поселком Третий участок и идти в сторону поселка Горный. Пройти метров полтораста, спуститься вниз, вправо, в полосе высоких акаций. Здесь и можно увидеть стелу.

В центре города тоже возник памятник погибшим шахтерам. По злой иронии его соорудили на деньги олигарха Юверича, бывшего владельца «Центральной». Поэтому родные, близкие, друзья, простые жители в день гибели шахтеров приходили именно к стеле. Клали цветы, записочки, поминали ушедших рюмкой водки, стояли молча, воскрешая в памяти облик своих отцов, мужей и сыновей. Вначале народа собиралось много, потом все меньше и меньше. Люди уходили из жизни, уезжали из ставшего ненавистным города, болели и уже не могли навещать своих. Когда Плотник вернулся из армии, у стелы он обнаружил лишь горстку людей. Еще он узнал, что в городе закрыли уже половину шахт. Прошло еще несколько лет и все 17 шахт, которые полукругом окружали город, оказались закрытыми, исчезли, как будто их не было.

Специалисты объясняли это породой добываемого угля. Он имел большую зольность и не годился для металлургического комбината, расположенного рядом с Углегорском областного центра. Качественный коксующий уголь доставляли из Кузбасса. Углегорский уголь шел на ТЭЦ и в частные хозяйства. Но когда и энергетики отказались от него, тогда нерентабельное производство исчезло. Вместе с шахтами закрылся и завод по производству горного оборудования. Промышленный хребет города перебили окончательно.

***

Плотник, Сашка и Иван Павлович мерзли на перроне железнодорожного вокзала в ожидании поезда на Москву с пересадкой на Липецк. Октябрьский вечер был стыл, с неба падали редкие снежинки, пахло креозотом и тем непередаваемым железнодорожным, неистребимым запахом дезинфицирующих средств. Все трое молчали, особо говорить было нечего, детали обсудили заранее. Плотник не замечал холода, хотя казенное пальтишко совсем не грело, а вот Сашка дрожал, только непонятно было – от холода или от чего-то другого.

Учителю все же удалось договориться, чтобы Сашку отправили в липецкую «Стратегию», в школу-интернат для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. В нее направляли одаренных ребят. Для этого понадобилось два с половиной месяца, тяжелых и безрадостных. На Сашку оформили документы для отправки его в детский дом, но Плотник не позволил органам опеки упечь туда брата. Когда за Сашкой пришли к ним в дом, его там уже не было. Плотник спрятал брата в своем общежитии. Приходили и туда, с милиционером, но где было найти беглеца в битком набитом пятиэтажном здании среди десятков отчаянных сорванцов. Сашка сидел там сиднем два нервных месяца, не ходил на улицу и в школу. Еду ему приносил Плотник из столовой, его друзья помогали, чем могли. В общем, продержались, пока не пришли бумаги из Липецка.

…Перрон прорезали два острых луча света – это подходил поезд. Сашка вцепился в пальто брата, прижался к нему, и на замерзшую руку Плотника упала капля. Неужели Сашка заплакал!? Или это растаяла снежинка?

Плотник смотрел на приближающийся поезд. Сашка в старой, потертой куртке, которую донашивал от старшего брата и которая ему была велика, напоминал гнома. Оба они словно оцепенели.

Состав остановился и начал глотать пассажиров. Иван Павлович мягко положил руку на плечо Сашки – пора. Он уезжал вместе с Сашкой. Но брат не отреагировал, он по-прежнему не отпускал Плотника. Руки у чертова горбуна были мощные, попробуй, отцепи.

Иван Павлович сильнее потянул Сашку на себя.

– Брат, – сказал Сашка, – брат!

Он зажмурился, побледнел до синевы, лицо его задрожало.

У Плотника предательски защипало в носу.

– Иди, Сашка, – выдавил он из себя. – Я напишу.

Брат расцепил руки и обреченно побрел к вагону. С горбом и склоненной головой он напоминал маленькую нахохлившуюся птичку. Иван Павлович, подхватил сумку, взошел следом за Сашкой в вагон и помахал Плотнику рукой.

– Все будет хорошо.

Поезд тронулся. Плотник запрокинул голову и посмотрел в небо. Но увидел только свет вокзальных фонарей. Он зажмурился. Снежинки падали ему на лицо, таяли, холодили кожу, но некоторые почему-то были солеными.