Ксения Алексеева - Семнадцатая осень

И вот, спустя три года, минувшей весной, неожиданно для себя, она снова надела полицейскую форму и вернулась в ряды следователей Особого отдела. Чуть позже она поняла, что это совершенно не неожиданно и вообще не случайно – Владимир Анатольевич четко рассчитал, просчитал все события по времени и все эти три года мягко, но бескомпромиссно подводил ее к возвращению в Отдел. Сам он вел себя по этому поводу очень сдержанно – будто боялся спугнуть: не ставил Городовую на расследование слишком сложных, головоломных дел, не требовал участия в еженедельных мозговых штурмах… Коллеги тоже проявили поразительную тактичность – никто ни о чем не расспрашивал, не требовал объяснений. Несколько месяцев после возвращения на службу она работала только в группе, в одиночное плавание ее не отправляли. Так что, душевное состояние Городовой было довольно комфортным и несмотря на ощущение некоторой нереальности происходящего, работа не напрягала и не раздражала, не было никаких кошмаров, время проходило легко и непринужденно.

До настоящего дела. Перед получением задания и отъездом в этот город, у Городовой с Владимиром Анатольевичем состоялся очень серьезный и долгий разговор, во время которого он, наконец, высказал одному из своих лучших следователей, все, что у него накопилось по поводу ее ухода и возвращения. Сказано было немало, но основной мыслью явилось то, что Городовая не должна была уходить, не должна была прятаться в свою раковину и терять время. Но все произошло именно так, как произошло и ничего изменить уже нельзя. Самое главное, что она снова на своем месте и что бы она там себе не думала, детство закончилось и пора воспринимать мир таким, какой он есть, не бегать от его реалий. Еще Владимир Анатольевич жестко и убедительно разъяснил Городовой, что ее способности и опыт уже не принадлежат ей одной – они принадлежат людям, нуждающимся в помощи, и она не вправе игнорировать их несчастья. Пора прекратить носиться со своими чувствами и метаниями – на это нет времени. Она должна решить наконец – один раз и навсегда – кто она – борец или обыватель, решить – на какой территории живет дальше – остается или же покидает Особый отдел окончательно. Владимир Анатольевич предложил один месяц на раздумья, после чего Городовая должна будет принять решение и сообщить о нем.

Этот разговор даже отдаленно не напоминал тот, первый, состоявшийся в студенческие годы, но оказался крайне своевременным и мог оказаться таким же судьбоносным. Он подействовал на Городовую как пощечина, в ее душе перемешалась масса чувств – от обиды до гнева, но итогом этой мешанины явилось понимание того, что начальник прав во всем и она действительно должна принять какое-то решение, раз и навсегда, поставить точку, и так или иначе жить дальше. Обратной дороги у нее нет.

Той же ночью она проснулась в холодном поту от приснившегося кошмара – ей снилось бескрайнее, черно – зеленое мутное море, с кишащими в нем китами-убийцами, из окровавленных челюстей которых торчали части человеческих тел. Городовая не могла постичь смысла этого кошмара. Давным-давно, из какого-то девичьего сонника она вычитала, что киты снятся в случае сильнейшего внутреннего разлада у сновидца, но помимо этого, атмосфера сна, его яркость, реалистичность и ощущения после пробуждения, подвели ее к мысли, что интуиция таким способом подсказывает ей, что предстоящее дело будет решающим в ее судьбе. Когда она узнала подробности задания, то рассудила, что в такой далекой провинции, куда отправляет ее Владимир Анатольевич, вряд ли могло случиться нечто действительно ужасное, серьезное, опасное и поэтому у нее будет предостаточно времени для того, чтобы разобраться в себе и принять судьбоносное решение.

И только сейчас, в настоящий момент, в гостиной Хабаровых, ее накрыло отчаяние и чувство безысходности от понимания того, что в этом расследовании ей не только предстоит разбираться в себе, но и работать с полной отдачей, и в результате этой работы неизбежно раскроется очередное зло. И – да, это дело действительно поможет ей принять решение, уже помогает. Она не ребенок и может воспринимать мир таким, какой он есть, но в самом его дерьме вариться ей больше не хочется. Здесь и сейчас Городовая приняла решение, что это дело будет последним в ее следовательской карьере.

Наконец она пришла в себя и только теперь заметила, что в комнате помимо нее находится один только Крашников, который с беспокойством на нее поглядывает.

– А… где Геннадий Артемович? – выдавила Городовая осипшим голосом.

– Он отправился за супругой, возможно она не откажется поговорить со мной еще раз.

Крашников сделал акцент на последних двух словах, намекая на то, что он-то как раз с семейством Хабаровых уже работал, и сегодня инициатором приезда в этот дом была Городовая, но участия в беседе по какой-то причине не принимает.

– Извините, Дмитрий, голова закружилась… давление наверное поднялось, со мной такое бывает, – соврала Городовая, понимая, что Крашников не поверил ни единому ее слову.

– Хорошо. Если Елена все-таки спуститься, побеседуйте с ней сами, – коротко бросил Крашников и снова отошел к полюбившемуся ему окну.

Городовая молча кивнула, окончательно оправившись от стихийного потока воспоминаний и ощутив готовность к работе. Но вошедший в это время в гостиную Геннадий Артемович сообщил, что его супруга спит так крепко, что ему не удалось ее разбудить.

Следователи уже направлялись к выходу, попутно извиняясь за беспокойство, как вдруг Городовая вспомнила, что хотела бы видеть младшую дочь Хабаровых.

– Геннадий Артемович, а можем мы поговорить с вашей дочерью?

Мужчина замер как громом пораженный – он страшно растерялся, будто не знал где его дочь и вообще впервые, за последние несколько дней, вспомнил о ее существовании – горе порой делает с людьми необъяснимые вещи. Мгновение спустя он занервничал, поняв, что действительно не представляет, где находится его ребенок, начал оглядываться по сторонам. Он буквально мгновенно ожил, от монотонности речи и вялости движений не осталось и следа:

– Где Женька, Женька где?!– в отчаянии закричал он, ни к кому конкретно не обращаясь, но однозначно ожидая немедленного ответа на свой вопрос.

В комнату тут же вбежал Андрей, который был, по-видимому, единственным вменяемым человеком в этом доме и все эти дни присматривал за младшей племянницей и за хозяйством, в целом.

– Гена, она в парке, пошла с подружками в парк после школы, позвонила полчаса назад, сказала, что к обеду будет дома.

– В парке? После школы? – Геннадий Артемович начал успокаиваться, забормотал, – слава Богу… слава Богу…– А через несколько секунд в голос зарыдал, закрыв лицо обеими руками. Это были первые слезы после исчезновения сына – слезы полные горя, отчаяния и безысходности, неконтролируемые, жгучие, но приносящие израненной душе такое необходимое, хотя и мимолетное облегчение.