Владимир Буров - Hannibal ad Portas – 9 – Пока еще любовницы

– Какая она была, но сейчас быть не может, а чтобы сохраниться:

– Перешла в диспозицию своих запчастей, – кто их сможет опять объединить – тот – значит:

– Действительно, – вернулся.

Но вот та Тома-Дома, которую уже использовал не однажды, осталась прежней, но – естественно – только на вид, – а:

– Контакт с ней, очевидно, изменился в приличную приемлемость.

И, скорее всего, она стала лучше на основе прошлой полной неприемлемости.

Ибо в посылке:

– Каждый человек настолько хорош, что – в принципе – может когда-нибудь не только съеден, как добрый Кук, но трахнут:

– За милую душу.

Как и сказал Ван Гог:

– Не то правильно, что я вижу, а то, что рождается в результате этого миро-воззрения.

Видеть будут – следовательно – как сказал его дру-жище Гоген – не то, что было, а именно то, что есть:

– Твои картины.

Зашел ночью в холодильник, украв-взяв напрокат ключ у производственницы, – и:

– Уже этого поступка хватило, чтобы застать ее не на полке в виде колбасных обрезков, – она только не очень сильно прижимала дверь, которую я уже считал своей союзницей, – и:

– Она открылась, так как вторая Она:

– Ослабила прижим своих мощных грудей к ее подспудной притолоке.

Она не обхватила меня за шею, как я – значит – ожидал, а просто отошла под душ, не сказав ни слова. Окатил себя теплой водой, чтобы не приняла, как уже за – покойника – и приблизился, побоявшись спереди:

– Только сзади, – рвалась, как пойманная птица, – но только изнутри, оставаясь, как обычно, в виде каменной статуи.

Было так, что держала она меня, как за кол – не стал пока проверять:

– Осиновый ли на самом деле.

Облегчение было такое, что забрала себе – нет, не все, около половины моих внутренностей.

Решил:

– Ладно, ибо сейчас ее черепки на полках пусты не только от мяса, но главное, в них не было духа жизни достаточного, для соприкосновения с людьми, по крайней мере:

– Со мной.

Решил посмотреть кино Ван Гога, – говорить Про:

– Него, – менее точно.

Он сказал про Иисуса Христа, что Его узнали только через сорок-пятьдесят лет после Распятия. Но:

– Могло ли так быть, что знали Немногие, а потом это знание за полвека распространилось, что знали:

– Больше?

Сомнительно, потому что через чур логично очевидно. Ибо, кто знает, кто знал, а кто намного меньше?

Ван Гог – тем не менее – ровняется на Иисуса Христа, на Его видение Жизни.

Всё-таки, видимо, существует степень этого Видения, не зря Иисус Христос сказал Апостолам, что и:

– Вы будете делать, – как Я:

– Что значит на приличное количество процентов, – еще не делали, хотя можно думать:

– Уже делали, но не сознавали, – что:

– Именно.

– Печаль сильнее, чем радость, – говорится про Ван Гога, – ибо:

– Как думал он сам – это еще:

– Милый мой хороший, – догадайся сам.

Проблема радости в печали в том, что она:

– Трудно уловима, – только будет осознана, как уже это только печаль, – без:

– Радости, – а значит, на холст, как истина не ляжет.

Поэтому и нужен холст, чтобы успеть сохранить радость в печали. Но не в том смысле, что Холст записывает приходящую радость, – он ее и:

– Создает как раз.

Следовательно, без Холста – им является сама Жизнь.

Говорится интересная мысль: на поле пшеницы с черными птицами у него не было пистолета. Скорее всего – значит – обрадовался взять чью-то вину на себя.

Число 1890 равно 18, т.е. – Девятке. У Шекспира – 5, у Пушкина!0:

– 1837 равно 19 – в сумме: десять.

Про Шекспира можно сомневаться, ибо мистификация не только в художествах, но и в жизни у него:

– Была, была.

У Лермонтова – как у Шекспира – пять. И – удивительно – то же самое при рождении – 1814 – это 14 – это 5.

Жизнь – это мистика, – или:

– Мистика – это жизнь? – есть ли какая-то разница?

Милла Йовович говорит, что не различает лиц в толпе, – но и:

– Все так, – если предположить, что не сравнивают эти лица со своими.

Имеется в виду, хорошими знакомицами.

Остается только задать завершающе решающий вопрос:

– Знаю ли я здесь хоть кого-нибудь, или это уже загробное царство, только придуманное мной для профилактической чистки пространства, – как – так-то – только обиталища злых дух-офф, – что значит:

– Без души априори.

Я вошел в душ, когда она была уже близко от двери – с другой стороны, разумеется – шла мне навстречу, уже зная, но только интуитивно, что я:

– Уже близко.

И не вскрикнула от ужаса, а точнее, от испуга только, что я вошел, – как:

– Гость званый, – но не такого же бледного вида, на самом деле!

Я тоже открыл дверь, хотя смог закрыть рот от радостного удивления, – испуг – значит – остался снаружи.

И посоветовала после почти неизъяснимого наслаждения:

– Не бойся меня.

Она мылась под душем, как за его стенкой почти в детстве – я:

– Только подсматривал, второй раз не в силах сделать даже одного шага.

Но не до такой степени, разумеется, как никогда не заходите в магазин Посыл-Торгами – очень опасно, ибо:

– Если сегодня вас выпустили из него в качестве Приманки – второго не будет – увидите злого, но не думаю, что Быка Древнеегипетского, – а:

– Неужели еще хуже?!

Я танцевал с ней на расстоянии почти полностью вытянутой руки, но всё равно сомневался, что это не груди ее мешают, а она сама уперлась в меня лапами, как медведь студебеккерный – ни поднять, ни сдвинуть – можно и не пытаться. С другой стороны, именно с этого, уже на танцах в кабаке то ли Клайпеды, то ли Паланги – начинал, нет, не свой, и даже не ее, а именно:

– Наш общий трахтенберг.

Она только на вид радовалась, а изнутри:

– Очень уже сильно, – что у меня тряслись руки до такой степени:

– Ни покараулить, ни подержать.

Как в детстве Мопассана – точнее:

– Меня, как Мопассана, – пришел к ней на дом, проверить, так сказать, уже заученную эрудицию, и не удержался положил на стол фотографию:

– Ее лично голой, и мало того – еще улыбающейся, как счастью, – и:

– Теперь думаю не только в ней, но и шофера автобуса – или даже грузовика – который привез наш класс на ту лесную экскурсию – перед ней, хотя его и не было видно на фото.

Одну я назвал по имени – или пусть будет попроще пока:

– Математичкой, – которой она и была, вторую Технологичкой, – богини, которые к счастью немного не дотягивали до слишком буйной фантазии Рубенса.

Рубенс – скорее всего – их и не трахал, ибо и вряд ли, и вообще возможно. А если, да, то я тоже не против узнать этот тайный маневр, проникающий, да, ниже пояса, но – вот именно:

– Только через душу.

Когда увидел О-Клю то ли среди гостей ресторана, то ли она пришла работать в Технологический или Нормировщицей, как обычно, – удивился и даже очень, что царство моей молодости смогло настолько приблизиться, – что, точнее, чтобы: