Свежов и Кржевицкий - Реквием одной осени

– И как вы себе это представляете? Я, как минимум, не форме. Последние годы в офисе сижу, и даже не руковожу. В окружении только крысы и планктон. Оперативные способности заплесневели…

– Как-как… каком кверху! Поедешь, найдёшь, вернёшь. Всё.

– А если не получиться, меня самого-то потом найдут?

– Посольскую дочку из Африки вытащил, и с генеральской справишься.

Ох уж эти мне дочки! История с посольской миссией в Ливии была жаркой.

Юная Женя (по арабским меркам не такая уж и юная, всё-таки уже выпускница МГИМО) жила с родителями в Триполи. Жила не тужила, но о дипломатической карьере и не мечтала. А грезила путешествиями и писательством, хоть литературным талантом и не блистала. Ну и допутешествовалась. Отправилась в пустыню. На верблюдах, разумеется, для пущей романтики и сильных впечатлений, столь важных для написания очередного опуса. Поездка, по пустынным меркам, слабенькая планировалась – караван в тридцать верблюдов, и всего две недели в пути туда-обратно. А получилась целая эпопея.

Две недели прошло, а от дочки ни слуху, ни духу. И караван не вернулся, и ни кто из сопровождающих. Папа, естественно, бучу поднял. Мама в истерике. Всё посольство на голове ходит и стены дрожат. Суматоха. Паника. Звонки в Москву. Ситуация чрезвычайная, мягко говоря. Хотя, для тамошних мест, ничего из ряда вон. Если бы дочка была простушкой, конечно. А так – ЧП. Все на ушах.

Военные тем же вечером на вертушках по пути каравана полетели. Вернулись, говорят: стоит караван, голов так десятка три, на дальнем кочевье. Утром, до рассвета ещё, ливийские головорезы на трёх джипах с бензовозом в придачу помчались туда. Приехали, а там три старика погонщика. Разумеется, трясли их, как буратин. Да только толку – ноль. Обычные торгаши оказались. А нужный караван пропал, значит. Три дня «ветролёты» воздух колыхали, а результата с гулькин хрен. Словно вымерла пустыня. Никого. Ничего.

Папаша давай во все колокола звонить. Ну и дозвонился до нашего генерала, специалиста по арабии с сильными оперативными позициями в том регионе. А тот меня за шиворот, да к себе в кабинет. Говорит: полетишь в Ливию, тыры-пыры, дело такое, очень надо помочь. А я, на свою беду, жених дочери и от того особо приближённый, тоже арабист. По правде говоря, южный Кавказ тоже моя стихия и в ней я посильнее буду. Не хотелось мне бесславно в песках сгинуть, с лейтенантскими-то погонами на плечах. Я сразу здраво прикинул – дело гиблое. На этом и попытался настоять, не сильно так, но от души. А он мужик суровый, как залепит мне плюху, но сильно, и тоже от души. Поедешь, говорит, и точка.

Приказ есть приказ, и обсуждению не подлежит. Поехал. Точнее, полетел. В успех не верил даже минимальный: слишком много времени прошло, чтобы следы искать – в таких случаях дня три-четыре, и всё, амба. Может караванщики её отымели, пришибли и песочком присыпали. Может в гарем продали. А может лихие парни силой её отбили и тот же в гарем сдали – платят за славянских девушек щедро (за светленьких особенно) и в долларах. А бедуины народ такой, что за бумажку зелёную и говно собственное сожрут, и в жопу друг друга драть готовы. В общем – дело пахло кислой портянкой. А пока я с «нашими» людьми встречался, справки наводил да экспедицию готовил, тут и «арабская весна» началась. В городе шум, стрельба, мятежники. Пустыня, как улей растревоженный жужжит и кипит всякой швалью. «Тойоты» -пикапы с пулемётами в кузове туда-сюда носятся. Наших дипломатов эвакуировали. А мне куда деваться? У меня приказ. Не живой найти, так хотя бы мумию её доставить должен.

У меня на тот момент уже борода отросла, как у Миклухо-Маклая. И лицо от загара цветом стало почти как у местных. Ну я, значит, для пущей убедительности голову на лысо обрил, в тряпки бедуинские замотался, и погнал на встречу с Ибрагимом. Ему и верить и доверят можно. Во многих здешних вопросах он что-то вроде последней инстанции. Человек с большой буквы «Ч». Я бы даже сказал – ЧЕЛОВЕЧИЩЕ. А внешне и не скажешь: роста невысокого, плешка, бородёнка реденькая, лоб морщинистый, на крючковатом носу очёчки кругленькие – ни дать ни взять, учитель младших классов сельской школы первой половины прошлого века. Отец пятерых детей. А между тем послужной список о-го-го, и людей покромсал столько, что можно небольшое кладбище «заселить».

И вот помчали мы по пескам на такой же «Тойоте», как у всех аборигенов, только без пулемёта. Зато кузов был полностью забит разным стрелковым оружием. Его было столько, что можно целую роту до зубов вооружить. Я Ибрагима спрашиваю: «Зачем столько?». А он мне: «Надо». И всё, никаких пояснений. Едем. Молчим. Несколько раз подъезжали к каким-то селениям. Ибрагим велел мне из машины не вылазить, а сам брал из кузова автомат, гранаты или пару цинков с патронами, и уходил. Подолгу отсутствовал. А возвращался с парой канистр бензина. Так и ехали мы целый день, и всю ночь, и ещё полдня. Пустыня, она ведь только кажется мёртвой. А на самом деле и люди там живут, и путями-дорогами она испещрена изрядно. И не так уж страшна, как кажется.

Все мои экспедиционные планы к чертям полетели из-за этой чёртовой революции. Что делать я не знал, и полностью доверился старшему товарищу, мысленно так его и прозвав – Старшой. Ни о чём его не спрашивал, честно говоря, побаиваясь. А он так и продолжал молчать, лишь изредка подбадривая меня полуулыбкой и добрым взглядом.

Так, к середине второго дня, мы наконец таки въехали в крупное «село». Именно, что въехали, и остановились у здания, которое я назвал «исполкомом». Крупное по бедуинским меркам здание целиком, со стенами и крышей, было утыкано флагами. Старшой вошёл в «исполком». И тут же вышел – минуты не прошло. Вышел, да не один, а с двумя «нукерами». Здоровенные, бородатые, у одного лицо всё в шрамах. Глаза у обоих злющие, кобуры полуоткрытые на поясах, автоматы на плечах, «лифчики» древние, какие ещё в афгане носили. Старшой и говорит: «Поможешь им стволы выгрузить. Дальше с ними поедешь, а я обратно». Вот так поворот! Неизвестно с кем, непонятно куда. Конечно, при необходимости я их пристрелил бы, они и глазом моргнуть не успели. В этом я был уверен, как и в победе в случае ножевого боя. Но ножа у меня не было, а с голыми руками драться я бы не хотел. Это не кино. Это грубая жизнь, и пошлому киногеройству места в ней нет. Увы! Не буду скрывать, что это был страх, в подобной ситуации вполне уместный, я бы даже сказал – здоровый. Но Ибрагиму я доверял полностью, поэтому коленки не тряслись.

Разгрузили. Ибрагим протянул мне сухую руку, я свою в ответ, и при крепком рукопожатии я почувствовал, что он вложил мне что-то в ладонь. Затем он поклонился и по-русски добавил: «Не хочу прощаться. Держись. Надеюсь, ещё свидимся». Запрыгнул в «Тойоту» и резко сорвался с места. С тех пор мы больше не виделись.