Евгений Калачев - Под покровом небес

Собак у Лукича до этого щенка было много. Они были разные и по окрасу, и по темпераменту, смелые и трусливые, кобели и суки, любящие охоту и не очень. В основном лайки, но были и две овчарки. Хорошие были собаки, но какие-то, что ли, временные, не приходившиеся ко двору: одна лайка – чисто белая, красивая, сильная, как лань, соболятница, угодила под грузовик; две или три, в том числе немецкая овчарка, погибли от чумки; одного молодого кобелька в тайге порвали волки. Одним словом, не везло Лукичу с собаками. А к этому маленькому теплому комочку за пазухой у Лукича почему-то сразу прикипело сердце.

«Старею, наверное», – подумал Лукич. Он шел по очищенной дорожке к дому, бережно прижимая рукой полушубок под сердцем. Так, чтобы щенок не соскользнул вниз, не выпал на мороз. Также аккуратно, стараясь не топать на крыльце, он открыл дверь дома и вместе с белыми клубами морозного воздуха вошел внутрь.

Жена из кухни выглянула в коридор, хотела что-то сказать, но Лукич поднес палец к губам: «Тихо».

– Что такое? – шепотом спросила жена, выйдя в коридор.

В коридоре зависла загадочная тишина – обычно, если кто-то заходил в дом с улицы, начиналась суета, оживленные разговоры. На эту загадочную тишину из комнаты вышел младший сын Вовка и по молчаливому, но счастливому выражению лица отца понял, что-то сейчас произойдет интересное, и он прямо босиком по прохладному в коридоре полу пошел к родителям.

– Что? – улыбаясь, спросил Вовка.

– Тс-с, – шепотом произнес Лукич, – он спит.

– Кто?! – уже не в силах сдерживаться от любопытства, воскликнул Вовка.

Оттопыренный на груди Лукича полушубок зашевелился, раздалось поскуливание, и через расстегнутое отверстие просунулась мордочка.

– Папа! Это наш?! Как его зовут? – затараторил от радости Вовка, одновременно пытаясь погладить щенка.

– Ну, а это мы сейчас и решим, – сказал Лукич, расстегнул полушубок и опустил щенка на пол. Щенок заскулил еще сильнее, тут же присел и напрудил на пол лужу.

Щенку дали имя – «Самур». То ли потому, что так звали овчарку, служившую на погранзаставе, о которой было написано в книжке, которую читали всей семьей, то ли от слова «самурай» – черные брови щенка очень напоминали брови самурая из японского фильма. Про книжного героя вскоре все забыли и звали щенка, когда хотели похвалить, уважительно: «Самурай».

Охотничий участок промыслово-охотничьей артели Лукича с Вовкой находился в пятнадцати километрах от Таежной. Гришка уверенно и с наслаждением вел свой восьмиместный «ГАЗ-69», собранный из запчастей. Каждую деталь автомобиля он держал в руках, отмывал бензином, смазывал, если была необходимость, покрывал суриком в несколько слоев, а потом красил в жаркий день на солнце вертолетной краской. Гришка был уверен в своем старом, выпущенном еще в далеком шестьдесят третьем году прошлого столетия, «Бобике», как он ласково называл свой автомобиль. Впрочем, старой была лишь рама, часть двигателя, который он уже дважды перебирал, да часть обшивки: капот, передние крылья, да две передние двери. Уверен, как в себе самом, и знал, что «бобик» не подведет: двухмостовой; все колеса ведущие. Для него не страшны ни бездорожье, ни ручьи, ни пологие горы, ни грязь, ни слякоть. И рессоры Гришка поставил на него от грузовика, чтобы смело можно было грузить тушу, пусть и разделанную, и марала, и лося. А уж сколько в «бобик» входило горных коз или кедрового ореха, ягод, грибов? Благо, что впереди было два полноценных сиденья: водительское и пассажирское, а остальные – узкие откидные – вдоль бортов. И вся середина салона была свободна для груза.

Гришка, как пилот большого воздушного лайнера, с высоты своего маленького вездехода посматривал на окружающие лысые горы, сбрасывал газ, когда машина катилась под гору, и давил на газ, когда «бобик» медленно, но уверенно взбирался на очередной перевал.

Лукич молча смотрел в боковое окно и думал о том, что здесь когда-то, еще не так давно, стояла вековая тайга. Дед Татьяны с крыльца своего дома стрелял летевших на юг гусей, а за околицей, в каких-то ста метрах, можно было встретить и лося, и кабана, а чуть подальше, метрах в пятистах, у деда с братьями были оборудованы солонцы, где стреляли маралов да горных коз. А потом рубили лес на дома, березы на топку печей, расчищали участки под пшеницу, картошку. Новой поросли не давал взрасти скот, который выпасали на пригорках, а когда скотину перегоняли на луга вдоль рек, здесь пасли домашних коз и овец. А потом в его Огневке появился лесхоз, который и здесь поработал на славу.

– А что Вовка, в этом году не пойдет в тайгу? – прервав молчание, спросил Гришка.

– Ты у него спроси, – сделав паузу, ответил Лукич. И чтобы не показывать расстроенное лицо, обернулся назад. Собаки, лежавшие на полу рядом со скарбом, как по команде сразу вскочили на лапы, заскулили от нетерпения, от предчувствия праздника, наступающего для них. – Да цыть вы! – прикрикнул на них Лукич.

– Спрошу, обязательно спрошу, когда поеду в город, – пригрозил Гришка.

«Бобик» в очередной раз надсадно загудел, поднимаясь в гору. Лукич начал считать мешки с провизией, теплыми и сменными вещами, другими необходимыми для длительного проживания в тайге вещами, посмотрел на зачехленные, лежащие поверх мешков, винтовки, большой нож с наборной ручкой, больше похожий на спартанский меч, которым можно и толстые ветки рубить и медведя, при случае, насквозь пропороть.

«В этом году мешков меньше», – подумал с горечью Лукич и повернулся вперед.

Впереди, уже совсем близко, вставали высокие горы с крутыми склонами, поросшими вековой тайгой.

«Бобик», надрывно гудя, медленно, но упорно полз по старой колее, пробитой большими колесами трех мостовых лесовозов. Машину бросало из стороны в сторону, но до определенной амплитуды – колея не давала съехать под крутой уклон в лог, где текла горная речка. «Бобик» местами проваливался хоть и в подмерзшую ночью, но все равно рыхлую изъезженную в прошлом почву, садился на мосты. Тогда Гришка сдавал назад и с разбегу пытался выскочить на возвышенное межколейное пространство. Когда это удавалось сделать, он медленно, на пониженном дифференциале, боясь, что машина может опрокинуться в лог, вел автомобиль колесами по обочине, а потом, для безопасности, опять спускал «бобика» в колею.

Лукич жилистой рукой крепко держался за металлический поручень, расположенный перед ним на панели под лобовым стеклом и внимательно, словно мог этим помочь Гришке, смотрел на дорогу.

«Кажется, кроме наших летних следов, когда мы завозили непортящиеся продукты: сахар, крупы, муку; да заготавливал дрова на зиму для избушки, чужих следов нет», – думал он. А сердце уже радостно, от предвкушения предстоящего охотничьего сезона, начинало учащенно биться, гоня ко всем клеткам тела насыщенную таежным кислородом кровь.