Людмила Евграфова - Бабочки и хамелеоны

– Ха – ха! Опоздала твоя Анька, ей не отколется, – хмыкнула Лычкина, – она повела глазами в сторону стоявшей в отдалении пары, – его Кружевница очаровала и, кажется, надолго.

– О-о, это потрясающе интересно! – нажимая на «о», оживился Тропинин, – у Семена сегодня счастливый день!

– Алеша, какой он тебе Семен? – одернула Люба Тропинина.

– А че такого, Любовь Александровна? Ваши предки, наши предки на одной сидели ветке!

– Пойди, остроумный ты мой, посмотри лучше, что там со Славой случилось?

– Так отыщи его, а то он кого-нибудь побьет, чтобы разрядиться.

– Я ему щас без надобности, вот, если бы Субботина от своего «Дыни» оторвалась, тогда другое дело…

– Алеша, это что, правда?

– Самая что ни на есть правда. Ленкины духи действуют на Верхонцева как нервно – паралитический газ.

Люба с сожалением посмотрела в сторону Субботиной, которая беззаботно смеялась очередной шутке Дынина.

Дискотека набирала обороты. По углам, где было темнее, парочки откровенно обнимались. Дежурные учителя растворились среди танцующих, не мешая интиму. Сибирцев совмещал необходимое ( наружное наблюдение) с приятным (общением сразу с двумя прекрасными особами). Этими особами были: Кружевница, которая предпочла дискотеку домашнему одиночеству; и любимая баскетболистка Семена – Аня. Сибирцев, забыв про свою вчерашнюю страшную клятву – на женщин не смотреть, распускал перышки, как павлин. Флюиды обожания обволакивали его и томили душу неясными предчувствиями, соблазнительными и пугающими. Он еще не ощущал необходимости в кредите, но авансы были приятны ему. Впрочем, в глубине души он сознавал, что за это придется когда-нибудь расплачиваться. Кружевница стояла грустная, задумчивая, была чертовски хороша и поэтому нуждалась в защите от случайных посягательств великовозрастных балбесов. Семен охранял Кружевницу, почему-то сочувствуя ее печали. Он был неопытен, и не догадывался, что океан любви берет начало в болоте сочувствия.

Длинноногая Аня Гордеева считала за счастье постоять рядом с Сибирцевым, лишь бы ее не гнали прочь. Ради сегодняшнего вечера она поменяла имидж: волосы, затянутые обычно в пучок, чтобы не мешали на тренировках – свободно струились по плечам. Ходульные ноги, как правило, упакованные в джинсы, в колготках «Грация» смотрелись, будто ноги модели. Маленькое красное платье красиво обтягивало чуть округлившиеся бедра, и Аня, словно Золушка на балу, чувствовала себя другой девушкой , словно в ее тело вселился совсем незнакомый ей человек. Она осторожно присматривалась сама к себе, и ловила удивленные взгляды одноклассников. Тропинин подошел сзади и дернул ее за руку:

– Ты что, Гордеева, понты кидаешь, своих игнорируешь? Пойдем в кружочек, потопчемся!

– Утухни, дурак, не приставай, – отмахнулась Аня от него и преданно посмотрела на Сибирцева.

– Иди, Аня, веселись с ребятами. В этом платье ты такая красивая, грех стоять в темноте, где тебя никто не видит.

Глаза Ани вспыхнули неподдельной радостью.

– Вы разрешаете? – спросила она Сибирцева.

– И не запрещал никогда, ты сама себе в удовольствиях отказываешь. Считай, что танцы – это тоже тренировка.

– Тогда я пошла, – она скользнула ладошкой в ладошку Тропинина, а тот, держа ее руку как драгоценность, повел свою Золушку в центр зала. Сибирцев проводил их взглядом и снова остановил его на Кружевнице.

– Может, выйдем в коридор, там попрохладнее, – предложил он.

Ирочка согласно кивнула. Они остановились рядом с дверью в зал, чтобы время от времени контролировать ситуацию.

– Вот, жду, жду от мужа весточки, – грустно произнесла Кружевница, – а он ничего не сообщает о себе. Когда приедет? Жив ли? Здоров ли? Волнуюсь, как он там? Просто мука – это ожидание! Некоторые женщины спокойно относятся к командировкам своих мужей: могут веселиться, в рестораны ходить, с приятельницами общаться, а я идиотка какая – то. Ничего не мило без любимого. Мне говорят – ты не от мира сего. Не знаю, так ли это. Знаю одно: когда в жизни нет любви, в ней нет и жизни!

– Ирочка, это неверное представление. Жизнь – нечто более сложное, чем просто любовь. Часто любовь заманивает пряником, а в середине ее – стальной крючок, повесят тебя на него, и не пикнешь! – Сибирцев вспомнил строгий голос жены по телефону. – Важно в этом вопросе соблюдать меру. Это – как красный перец в супе. Добавишь чуть – чуть – свежо, остро, приятно. Ешь и балдеешь! Бросишь много – обожжешься, не сможешь проглотить. Ей – богу, не надо так растворяться в супруге, иначе волей – неволей выпадешь в осадок, – сказав это, Семен сам удивился своему необычайному красноречию. «Черт, что это со мной?» – подумал он.

– Я ничего не могу с собой поделать, мне скучно без мужа, я – чахну…

– Ирочка, не пугай меня. Представляешь реакцию мужа? Он приехал, а тебя нету, ты зачахла. Ау, где Ирочка? Нет Ирочки! Пойдем – ка лучше покружимся вокруг елки среди ликующей молодежи. Помнишь, в старом фильме?

Кружевница рассмеялась и спросила:

– Что вы, в самом деле, на себя наговариваете? Только – только, наверно, возраст Лермонтова пережили?

– Я польщен, поскольку нахожусь в критическом возрасте Пушкина. Рекомендую заниматься спортом. Да, мы же договорились на «ты»! Надо, Ирочка, исправляться! – напомнил ей Сибирцев и повел Кружевницу в круг танцующих.

Люба непроизвольно зафиксировала ухищрения Семена. «По – моему, он уже стекает в ботинки от счастья» – подумала она.

В вестибюле школы Каржавин охранял вход от нежелательных «элементов» с таким же упорством, как Красная армия – Брестскую крепость. На дискотеку с пьяной настойчивостью рвался бывший выпускник школы Олег Черепнин, старший брат шестиклассника Сашки Черепнина – грозы местных окон и непревзойденного рисовальщика на стенах школьных туалетов. Однажды Сашку застали во время урока за исправлением надписи, весьма любимой начальниками жилконтор. Надпись гласила: БЕРЕГИ ТЕПЛО. Сашка уже счистил со стены первую букву в слове ТЕПЛО, отчего слово утратило ясный смысл, и вдохновенно принялся за исправление глухого «П» на звонкую букву «Б». Тут-то его и застукал сантехник, проверявший температурный режим батарей. Сантехника почему-то не обрадовал новый вариант текста. Он взял Сашку за ухо и отвел к директору. Директор был либералом, он слегка пожурил хулигана за порчу школьных стен и отпустил с миром.

Старший брат Сашки – Олег пытался выжить в трудных условиях любым способом. С работы его выгнали, когда он попался на продаже наркотиков. В школе знали о его подвигах, поэтому строго следили, чтобы между ним и учащимися никаких контактов не было. – «Береженого – Бог бережет», – говорил директор.