Людмила Филатова - Бабочка под стеклом. Литературно-перестроечный коктейль с ощутимыми нотками мистики и криминала

© Людмила Филатова, 2021

ISBN 978-5-0053-8100-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА I. КАЛУЖСКОЕ И НЕ ТОЛЬКО

В это ясное октябрьское утро Елена Сергеевна Белая – «Ленок наш», как в шутку окрестили её в издательстве, откинув тёплое одеяло, героически спрыгнула на ледяной пол!

– Не топят гады…

Жизненные силы, с вечера уныло расползшиеся по углам, тотчас, толкаясь и дурачась, заняли в её сладко потянувшемся теле свои рабочие места.

– Теперь бы ещё – минералочки…

Ведь только перекусишь с утра, и – прощай таланты: все в желудке спрячутся и будут там до ночи сибаритствовать. Нет, только – водичка! Вот тогда весь мир, только что посланный из-под одеяла к чертям, благополучно вернётся от них – целёхонек, чтобы весь день жонглировать причитающимися тебе кошмарами и удовольствиями.

Елена быстро оделась и, прибрав, конечно же, кое-как – чтобы не было стыдно, когда вернёшься, – подхватила сумку «всё своё ношу с собой» и – фрр…

– Ах… – Распахнув дверь, зажмурилась она. – День-то какой! Просто – ах!

Она любила эти воскресные бреющие полёты по городу, особенно вечерние, когда во всём – необъяснимая тайна меняющихся, будто вытекающих друг из друга образов, бликов и световых пятен. Душа её мгновенно заходилась от всего этого, как сердце от любовного томления…

И ей, казалось, уже похоронившей себя под чужими рукописями и собственными невоплощёнными амбициями, тотчас хотелось и самой влиться в эту восхитительную фантасмагорию, растворившись в ней без остатка.

– Калуга моя, роднулечка, – с придыханием шептала она, блуждая по любимым улочкам и закоулкам… – Лишь теперь тебя и разглядела… А раньше – как сквозь мутные очки, по молодости, наверно.

Молодость, она ведь только собой занята, потому и слепая. А созрела душа, и всё – словно в кровь вошло: и люд заводской, и богема местная, и молодёжь, хамоватая правда, но с душой!

Улочки, дворики, садики… Старинные фасады, полу облупленные, Гостиные ряды, как в Питере. Мост, ещё каменный, над Березуем и островок старинного парка над окским обрывом.

А больше всего – Воробьёвка: крутой спуск с ветерком под подол, подростки с удочками, катера у причала, узкий дикий пляжик с завсегдатаями.

Куда ни глянешь – всё близкое, родное. Там – что-то хорошее с тобой случилось, тут – тоже! А почему, спросите, только хорошее? Да потому, что это молодость была!

Столько порывов, чаяний…

Вот здесь, в панельном, у реки, подружка живёт, актриса драматическая! А в этом, кирпичном, у церковной башенки, литераторы местные собираются, провинциальную литературу двигают…

Ой, река моя, Ока, ты – калачиком рука… Все-то к тебе тянутся, а некоторые и вообще без тебя не могут, как я, например.

Ведь если – вон туда, берегом, берегом, да чуть пониже… Там дорогие мои Кувшиновы станцию лодочную сторожат, собакам кашу на плитке варят. И стоит в реку войти, на спину лечь, прямо к ним течением и принесёт. Встречайте, дорогие, ещё одного мокрого поселенца!

А по вечерам, когда стемнеет, – огоньки на Оке, дрожащие. Иномарки у портового кабачка, сгрудившись, жуками перегретыми дремлют. И «ночные бабочки», ну, те самые, – в чём-то неимоверно воздушном… Вроде, и в одежде, а, в общем-то, – голые…

Музыка. Смех. И такая тоска накатывает по твоему уходящему, такому короткому, женскому времени. Прощайте поцелуи в росе и жасмин до одури. Здравствуй, мороженое со слезами и туфли на низком каблуке. Скорей бы уж лето, скорей, – коротко передохнула Лена, – когда…

Оки божественное ложе опять цветёт по берегам,

и я, но лишь чуть-чуть моложе, лечу на глиссере, вон там…

Не хочет душа смириться. Всё ещё на что-то надеется… Может, постоянное ожидание чего-то, это и есть – молодость? Но тогда мне – ещё только… Ах, не будем, не будем…

Шагнув из подъезда, она опять чуть не подвернула ногу, но сумку всё-таки уронила.

– Надо же, Бог шельму метит! Ох уж эти «бальзаковские» бреющие полёты… Уже не по верхушкам облаков, как прежде, а прямо – по головам! Того и гляди, чью-нибудь снесёшь!

Бойтесь мужики сороковой бабы, но не той, которая у вас по счёту сороковая, или которой недавно за сорок, а той, что вам самим на пятом десятке подвернётся, тогда – держись!

Но бывает, что и у вашей «сороковой» – голова долой! А без «крыши», – сами понимаете… Вот, скажите, куда меня опять несёт?..

Под козырьком ближайшего киоска кудрявый дедушка с прозрачными глазами, как всегда, торговал парниковыми цветами. «Купи!» – казалось, убеждал его взгляд. – «Ведь для таких, как ты, и сажаю, остальным – плевать!»

– Купила, – желтоголовую хризантему на короткой ножке – мини-солнышко.

За углом, еле увернувшись от слюнявого, плотоядно ухмыляющегося бульдога, невольно задела высокую, прямую как жердь, монашку с надменным индюшачьим лицом.

– Тоже мне – Божья слуга… Господь, он – для всех!

Значит, и слуги его должны быть – для всех: любить, привечать нас несчастных и заблудших. Может, и спасёмся!

Ведь как без веры-то, особенно в наше время? Да и как не верить, если только соберёшься, ну как сегодня, например, «куда не надо», так обязательно встретишь на пути или священнослужителя или монашку, вот такую!

Мол, одумайся, раба божья, и реши, наконец, хотя бы для себя – надо тебе это или нет?..

Как-то достали Елену неприятности – и по службе, да и семейные, куда от них деться-то, выскочила она из дому, в чём была, и – к отцу Александру в Ромоданово, подруги посоветовали. А он и спрашивает:

– Стишки да всякую чушь, Богу не угодную, пописываете?

– Бывает… Работа такая.

– Ну, вот! Так я и думал. А ведь это – демоническая вдохновенность, разрушающая устои и государства, и семьи, да и самостояния человеческого.

Избранной себя возомнили? Гордыня это, самый тягчайший из грехов смертных!

На обратном пути Елена чуть под машину не попала…

И что – думаете, помогло? Чуть погодя, опять – за своё! Что ни минутка свободная, за машинку, и – ту-ту…

– Ведь без самости моей, – убеждала она себя, – что от меня останется-то? Так, скорлупка одна. Ведь истинная вера, это – полная самоотдача! А я уже – отдана… Как раба служу. Как госпожа царствую… Вот и думай теперь – как быть?

Да и не сама же я – эту стезю себе выбрала? Ничего ведь без него, Отца нашего, не деется. Так ведь?..

И тут вдруг вспомнилось, как, уже разменяв тридцатник, она решила окреститься в маленькой таруской церквушке, хотя, в общем-то, и не вдруг. Давно думала, да не решалась. Один вопрос донимал, довольно каверзный:

– Если веришь в единого Бога для всех, имеешь ли право принять православие?