Людмила Филатова - Воспоминания крови. Мемуары с мистикой (1883—1985 гг.)

© Людмила Филатова, 2021

ISBN 978-5-0053-7839-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

День – как день. На улице мокрый снег. Поставила чайник, и опять – за компьютер. Всё она… мне покоя не даёт, прабабушка моя, давно уж покойная, Вера Павловна! А ведь не видела её никогда, только на фамильном портрете – в летах уже, высокая причёска, властное лицо, полноватые полуобнажённые руки. А в снах моих – намного моложе, чаще в профиль, в чёрном кружевном платье, напряжённая, будто заточённая в клетку птица с опасной безуминкой в косящем глазу. Однажды, правда очень давно, я её – пусть это покажется странным – и наяву видела!

Было мне тогда лет семь, гуляли мы с братом по берегу искусственного Кременчугского моря, и вдруг…

Здоровенный дубовый гроб плывёт. Тогда по берегам много посёлков и местных кладбищ этим злосчастным морем размыло, но чтобы гробы по воде плыли?..

Прямо – корабль, только без паруса. А в нём – она! Я её по косе узнала. Таких кос просто не бывает, потому, что не может быть: чёрная, как смоль, – толщиной в ладонь, и на лбу чуть не в четыре оборота уложена. Мне про эту косу бабушка Дарья Петровна рассказывала. Всем косам – королева! Ни у кого из женщин нашего рода потом такой и не было.

Так вот, крышки на гробу нет, грудь у неё чем-то красным покрыта, и виден только череп с проваленными глазницами. Медленно плывёт, торжественно….

И, показалось, на меня косится! Глаз нет, а всё равно, даже, когда мы с братом домой прибежали, и то казалось.

И поняли все наши – попрощаться выплыла. Ведь где и как похоронена, никто не знал.

Вышла однажды за ворота драгоценности на маковую соломку менять – цирроз печени у неё был, боли невыносимые – и как в воду канула.

Говорят, видели её у какого-то лекаря из дальнего уезда, влюбился вроде до безумия, только ведь и дня с ним не прожила, скончалась… А отчего? Кто теперь скажет?.. Может, от болезни своей ужасной, может, ещё от чего.

Ходили слухи – памятник ей тот лекарь поставил, словно княгине какой… Но слухи – есть слухи.

Только теперь я поняла – ко мне она тогда приплывала, силу свою нечеловеческую не передав, упокоиться никак не могла. А я убежала, не приняла подарочка… Вот теперь – и наказание. Только усну, и – поехало: уже и я – не я, и живу не своей, а той, её жизнью в те стародавние времена в её доме со всем её семейством. И всё – будто наяву!

Я, вообще-то, реалистка и думаю, что, скорее всего, это кровь её бешеная в моих жилах взбунтовалась, вспенилась и помчалась вспять, всё, что с её прежней хозяйкой случалось по берегам времени вспоминая.

Начала я эти воспоминания записывать, гляжу, а они на исповедь похожи!

Ведь Верой прабабку звали, а от веры истинной, то ли, беда страшная, с ней приключившаяся, увела её, то ли, ещё что. Вольная чересчур была и хара/ктерная, даже перед смертью не покаялась. Может, теперь через меня хочет?..

1.Страдание о Борисах

Своего сына-первенца Вера Краснопольская назвала Борисом в честь двоюродного брата, Бориса Лажновского, в девичестве она носила ту же фамилию. Кузен Борис был лет на пять младше её, но чем-то привлекал внимание девушки, возможно, несколько неземным трагически-отрешённым взглядом. Думали, он станет философом или священнослужителем, но судьба распорядилась по-иному.

Зимой 1883-го, оканчивающий гимназию Борис Лажновский приехал к Краснопольским на Рождественские каникулы и впервые познакомился со своим тогда уже четырёхлетним тёзкой.

На следующий день по приезде Бориса Краснопольские, как и всегда под праздники, затеяли поход по магазинам за новогодними подарками. Ах, если бы они – она, в раже нескончаемых ахов и охов, а он, в напрасном стремлении хоть как-то попридержать её стремление скупить весь магазин, могли только представить, что ждало их по возвращении, ах, если бы… Но, что предрешено, то предрешено.

Пока малыши под присмотром няни доедали пшённую кашу с тыквой – ломовую, как окрестила её в своё время Верина бабушка Ефимия, Борис старший решил забраться на чердак, где они с Верочкой частенько играли в детстве. Он надеялся найти там сборник стихов, подаренный ему кузиной лет пять назад.

Помнится, она тогда, не сдержавшись, чмокнула его в отворот сюртука. А он, вот стыд-то, побагровев, как перезрелый помидор, через ступеньку кинулся вниз, выбежал из дому и, укрывшись за кустом бузины, долго пытался успокоить своё взбунтовавшееся мужское естество.

Только после переезда Лажновских в Жмеринку, Борис, заскучав, припомнил эту оказию и начал, тайно лелея, раздувать в сердце едва зародившееся чувство.

Вот и теперь ему нестерпимо захотелось заиметь от Верочки хоть какую-то безделицу, чтобы потом, в минуты всё чаще накатывавшей любовной тоски, прижимать к губам хоть что-нибудь, прежде принадлежавшее ей…

Когда-то под крышей этого чердака они с кузиной бывали невообразимо счастливы. Свет из полукруглого цветного оконца падал на пыльные завесы паутины и груды «доисторических» вещей так волнующе, так таинственно, что всё вокруг мгновенно обращалось в сказку…

Теперь же чистюля Лажновский, брезгливо поглядывая на тотчас загрязнившиеся перчатки, поспешно перебрал медицинские брошюры и справочники, обшарил сундук и этажерки, но заветного томика так и не нашёл.

Уже у выхода он вдруг заметил под потолком старое ружьё в промасленной тряпице. До сих пор он ещё не держал в руках ничего подобного, поэтому, сняв ружьё с крюка, подошёл к окну и, направив дуло вверх, пару раз спустил курок. Выстрелов не последовало.

– Значит, не заряжено, – решил он.

Сбежав по винтовой лестнице, творению самого Петра Аркадьевича, которым тот необычайно гордился – ведь всё остальное, как и сам дом, было лишь приданным его жены – Борис заглянул в детскую.

– Берегись! – припугнул он притихших ребятишек и нечаянно выстрелил. У Бориса младшего разнесло пол головы, у Дашеньки застряло во лбу несколько крупных дробинок. Присев, она счастливо укрылась за столешницей.

Через пару минут, взбегая на тот же чердак, Борис старший слышал лишь бешеное биение своего сердца и истошные вопли няни, там, внизу.

– Как же так? Почему это?.. Что же теперь?! – Ответ пришёл мгновенно. – С этим нельзя жить, никак нельзя!

Разувшись, он попытался выстрелить себе в грудь, спустив курок большим пальцем правой ноги – где-то он читал об этом… – но курок щёлкнул впустую.

Тогда, отыскав среди хлама обрывок шнура, Борис привязал его к злосчастному крюку под потолком и, взобравшись на шаткий стул с треснутой ножкой, как сумел, сделал петлю. Чтобы стул не опрокинулся раньше времени, он подложил под него стопку недавно просмотренных книжонок.