Анжелика Лавицкая (Dead Moon) - Дом, в котором жила бы Эля

– Почему Вий был против? – меня это заинтересовало только потому, что я часто становилась свидетелем того, что у них называется «дружеским спором». Вий может поругаться со Снегом, но спустя несколько минут снова говорить с ним как ни в чём не бывало; Вена может повздорить с Саблей, но в этот же вечер они снова будут заговорщицки смотреть на меня и ждать удобного случая, чтобы подколоть или задать провокационный вопрос; не говоря уже о том, как каждый считает своим долгом посмеяться над историями Шамана.

– Он считает, что Китя любит Снега, что он – её первая любовь, на самом деле Китя любит Шатуна, – ответила Эля, пожимая плечами.

– Разве? – удивлению не было предела, я даже попыталась припомнить – видела ли я Шатуна и Китю вместе за всё то время, что нахожусь в доме, но в памяти ничего такого не всплывало.

– Так бывает, – ответила Эля. – Просто Снег оказался ближе и сообразительнее, – заключила она, поджимая губы.

Она посмотрела в сторону, давая понять, что больше не хочет говорить на эту тему, а мне в этот момент хотелось продолжить разговор о Ките, спросить о её приступах, но Эля быстро вырвала меня из размышлений, попросив рассказать о себе. О, как бы мне хотелось рассказать ей о себе всё! Всё то, что я никому и никогда не рассказывала! Что-то мне подсказывает, что только Эля и способна меня понять; что-то внутри умоляло меня сделать это: рассказать всё, выплакаться наконец-то, поделится своей болью, но… Я не знала, с чего начать, и как о таком вообще можно с кем-то говорить.

– А что рассказывать? – в итоге у меня вообще не нашлось никаких слов.

– Что-нибудь, – пожимая плечами, продолжала она. – Ты живёшь с нами уже неделю, мы тебе более-менее знакомы, а ты остаёшься для нас чужой, – мне захотелось закурить, прежде чем начать рассказывать о себе хоть что-нибудь, а Эля, будто угадывая, протянула мне пачку сигарет с зажигалкой.

– Ну… – мялась я, не зная с чего начать.

– Кем ты работала в городе? Тебе нравилась твоя работа? – лучше бы она спросила меня о родителях или о детстве; ведь именно из-за этой работы я и пережила тот кошмар, о котором не могу и слова вымолвить. Стоит вспомнить – слёзы сами собой начинают литься, а при посторонних плакать не в моих правилах.

Вдруг, чтобы не вспоминать прошлое, чтобы не говорить ничего о том, что не даёт мне спокойно спать до сих пор, я решила врать. Вместо того чтобы рассказать, как однажды я устроилась менеджером по продажам, я сказала:

– Это была очень скучная работа, я была ассистенткой управляющего в одном офисе, – в тот момент мне показалось, что Эля понятие не имеет, что это намного хуже, чем менеджер по продажам, поэтому я продолжила: – У меня почти не было свободного времени, мне нельзя было опаздывать или уходить на обед, я должна была всегда быть на связи со своим шефом…

– Поэтому ты такая? – не дослушав, перебила Эля, снова загоняя меня в тупик.

– Какая? – теперь я знаю, что не стоит спрашивать у Эли пояснений, но тогда, хоть я и прожила у них уже неделю, этого не знала, потому и спросила.

– Услужливая, – устало выдыхая, ответила Эля. – Ты можешь угадать моё настроение, понимаешь, когда я хочу о чём-то говорить, а когда нет, знаешь, когда тебе стоит замолчать, – продолжала она, а мне становилось не по себе – я действительно такая, но разве это называется «услужливая»? Я подавленная; у меня словно забрали моё настоящее «Я», оно убито или потеряно, а в живых осталась только эта оболочка, которую теперь зовут даже не Надей, а Мисс. Дурацкая оболочка, с дурацким прозвищем, если честно.

– Может быть, – и больше мне нечего было ответить, я выдохнула дым и выкинула сигарету.

– У меня ещё никогда не было таких друзей, если честно, – продолжала Эля. – Китя думает только о себе, требует внимания, ей пора повзрослеть, а она не хочет этого понять; Сабля не любит никого, ей просто нужно, чтобы я была рядом; с парнями проще – они всегда сами по себе, но кто им даст совет, если не Эля, – она замолчала и усмехнулась, снова посмотрев в сторону. – Жаль, что однажды ты уедешь, – добавила она, прикуривая сигарету.

Не знаю, что на меня тогда нашло, но Элю мне стало жалко. Жалко больше, чем себя. Казалось, что и ей есть что рассказать, что и она о чём-то молчит, и не знает, как выговориться, как разделить свою боль хоть с кем-нибудь. Явно она жалела не о том, что Китя или Сабля – такие, какие они есть; скорее, она жалела о том, что даже среди них – она очень одинока. Это намного хуже, чем быть в настоящем одиночестве. В настоящем одиночестве тебе не на кого надеяться, у тебя есть только ты; а в такой ловушке, в которой оказалась Эля – надежда душит, а потом растворяет тебя в тех людях, которые эту надежду дарят. Я одна с самого начала. С того начала, когда моему кошмару пришёл конец, и я училась жить со всем этим одна, а Эля… Она окружена этими детьми, она с ними в одном доме, – но поговорить не с кем.

– Мы всё равно будем друзьями, – я имела в виду, что мы сможем созваниваться, я смогу приезжать в гости, но Эля только усмехнулась, услышав эту фразу. – Вряд ли я отсюда уеду, работы в городе у меня не осталось, а найти новую не так просто, – добавила я, надеясь просто-напросто успокоить её, не давать повода для грусти; становясь в один ряд с Саблей и Китей.

– Если бы ты осталась, я была бы самым счастливым человеком в этом доме, – выдыхая дым, ответила Эля, смотря впереди себя.

– Значит, я остаюсь здесь навсегда, – это вышло спонтанно; в одну секунду я вышла из ряда, где были Китя и Сабля (мне так показалось), и мне самой не верилось, что я сделала это.

Вот до чего доводит излишняя жалость. Который раз…

Неделю назад мне нужно было прикусить свой язык, рассказать о своей работе и спокойно вернуться в дом, но меня вдруг пробило на сантименты.

Верить Эле или нет – вопрос, который не даёт мне покоя, из-за которого я теряю доверие ко всем в этом доме. Всё слишком сложно, чтобы просто понять. Мне не нужно было оставаться здесь, мне нужно было бежать, а не скрываться от своих кошмаров.

Эля

Надя не перестаёт меня веселить: вместо того, чтобы рассказать, как отбывала срок за свою начальницу, рассказать мне об Алёне всё, что она знает – врёт и не краснеет. Либо она всё забыла, либо, что более вероятно, – она здесь не так просто. Поверить в её увольнение мне не даёт именно её враньё.

– Она не говорила, что бывала раньше на твоей работе? – Мент, как и обычно докладывал мне обо всём; мы решили придержать эту Принцес… Надюшу здесь. Почему-то который раз вылетает из головы её прозвище и хочется назвать Принцессой, а не Мисс.

– Нет, ничего такого, – бубнил себе под нос Мент. – А должна была?

– А ты не знаешь? – я была удивлена его неосведомлённости. – Около года назад или чуть меньше, эта девица попала под суд за денежные махинации. Дело было на карандаше нашего общего знакомого, а потому Надежда была здесь, – так решил Дядя. Пытали, насиловали, хотели от неё избавиться, но потом вдруг – откуда-то взялся крутой адвокат и её вытащили.