Марина Важова - Призраки летнего сада

Как-то раз – дело было зимой – они втроём поехали в Орехово 4 4 Орехово – горнолыжная база Ленинградской области. кататься на лыжах. Ванич никак не мог наладить крепления, Света, помогая ему, не сразу заметила, что Лёсик совершенно беспомощен на лыжне. Она осознала это, когда было поздно что-либо исправить – на прямых ногах, с летящими волосами, Лёсик пулей мчался со склона. Ему кричали: присядь, наклонись вперёд! – но всё было напрасно. Его занесло на повороте, замелькали соскочившие лыжи, палки летели по сторонам. К нему подкатывали лыжники, Света тоже кинулась, с замирающим сердцем вглядываясь в распластанную фигурку.

От спортивной базы уже бежали двое мужчин с носилками. К счастью, ничего особо страшного не произошло: несколько ушибов, растяжение лодыжки и ссадина на лбу. Лёсика доставили в медпункт, туго забинтовали ногу, пластырем заклеили лоб, что-то вкололи, а потом все вместе пили чай с бутербродами. Всё же небольшое сотрясение он получил, и Света повезла парней к себе домой на такси.

Лёсик остался у них на целую неделю – матушка уехала в командировку – и откровенно радовался полученной травме. Света была в отпуске, и они целыми днями разговаривали и обсуждали всё подряд, кроме того, что по-настоящему волновало Лёсика. Ведь о чём они говорили? Про находки из раскопов, каталожные карточки, про метод датирования наскальных рисунков по катионному показателю. Они говорили о патине, о содержании в ней оксида титана, но ни слова о них самих! Лишь когда Света бинтовала ему ногу, он чувствовал слабые токи, идущие от её рук и видел, как дрожат её пальцы.

Лучше ни на что не надеяться, просто быть рядом с ней, пока это возможно. Засыпая, каждый раз представлял, как тихонько открывается дверь, и Света подходит к его дивану, садится рядом на корточки, её губы оказываются вровень с его губами. А он лежит с закрытыми глазами и делает вид, что спит, но чувствует её дыхание и ждёт… Иди к ней сам, говорит Леон , будь смелее, будь мужчиной! И, вздохнув, презрительно отворачивается к стене.

Из дневника Лёсика

22.02.199… г.

Вот уже третий день, как я по-настоящему счастлив! Просыпаюсь утром, вижу сиреневые шторы и понимаю, что я у Светы. И впереди – только я и ты, да только я и ты, да ты и я… только мы с тобой, да только мы с тобой, да мы с тобой… Эту песню Света постоянно мурлыкает. Но что поражает! Последнее время я слышал её многократно: в фильме, что шёл вчера по телеку, и в машине, когда Света возила меня на рентген. Как будто весь мир знает про нас!

24.02.199…

Вчера ночью произошло что-то невероятное. Меня разбудили голоса: на кухне явно ссорились. Мне показалось… нет, я точно услышал: «Да мне плевать на твой возраст, и на свой тоже!». Но что самое странное, это было произнесено знакомым голосом, только чьим – не вспомнить! Поначалу зарылся в подушки, чтобы не подслушивать, и даже вновь закемарил, но тут услышал сдавленный крик и соскочил с дивана. Добравшись до кухонной двери, долгую минуту стоял с колотящимся сердцем, потом всё же решился и заглянул в приоткрытую дверь.

Кухня была освещена множеством свечей, от которых исходила духота и марево. Любимое Светино кресло, выдвинутое на середину и заваленное какими-то тряпками – я разглядел халат Джорджа, его банное полотенце – стояло спинкой к двери, я видел только выставленное колено. Белёсо-голое. Женское. Светино. А на колене – голова с длинными растрёпанными волосами.

Я резко отпрянул, голова дёрнулась, развернулась ко мне лицом, и хотя спутанные волосы закрывали глаза, рот с ассиметричной улыбкой проступал чётко. Губы складывали слова, но я их не слышал – мне заложило уши, в висках стучало, на лбу выступил холодный пот, ручейками бежал по шее, груди. Кухня накренилась, и вдруг всё провалилось, погасло, будто выдернули из розетки.

Когда мир проявился знакомыми предметами, я обнаружил, что лежу на диване. Встал, обошёл все закоулки – никого нет. И никаких следов ночного события, только пустые подсвечники с потёками воска.

Я совсем уже вознамерился убраться из квартиры – не хотелось ни с кем встречаться – как замок входной двери щёлкнул, и на пороге возникла Света с букетом жёлтых хризантем. Света прошла к столу, стала пристраивать в вазу цветы. Я глядел, не отрываясь, и понимание чего-то свершившегося повергло меня в покорное бездействие. Как будто всё уже решено, и мне не о чем волноваться, не о чем жалеть. Да ведь меня больше нет, теперь кто-то другой распоряжается моим телом, поступками. Я должен, просто обязан ей всё рассказать. Иначе она будет думать, что я такой… Сбиваясь и путаясь, поведал Свете о своей двойственности, как до поры держал всё под контролем, а теперь побеждён и больше ни в чём не уверен.

Я не знаю, что это было, я не помню, выговаривал я непослушными губами, а Света гладила меня по голове как маленького и только повторяла: не волнуйся, всё утрясётся. Ты мне веришь? Ты не бросишь меня? – спрашивал я и тут же понимал, что не произнёс ни слова, лишь мычал, обливаясь сладкими, лёгкими слезами.

Отъезд Светы с Ваничем в Штаты стал для Лёсика той судьбоносной вехой, от которой отсчитывают года и события, добавляя: это было года за два до… или мы сделали ремонт сразу после… Особенно мучительным стал последний день. Накануне Лёсик, видимо, простыл, или накатила сезонная аллергия. Нахохленный, со слезящимися глазами сидел на большом диване, односложно отвечая Джорджу, но больше молчал.

Ванич вдруг впал в истерику, напился сухим вином, стал поливать Америку, отказывался собирать вещи. В общем, раскис и всех выбил из колеи. Уговаривая его, Джордж переходил с английского на слишком правильный русский, расписывал новую школу, обещал поездку в Канаду, собаку и миллион красивых девушек, живущих неподалёку, но Ванич плохел прямо на глазах. Лёсик в разговор не вступал, только хмуро поглядывал и, пока друг заливал внезапно подступившее горе кисловатым слабеньким Мерло, прихлёбывал зелёный чай из своей любимой китайской чашки с узорами на просвет.

Света смотрела в список того, что ещё необходимо взять, и злилась. На эти затянувшиеся сборы, на психоз Ванича, на Джорджа с его абсолютно мёртвым и неубедительным русским. Но больше всего её бесил именно Лёсик, который безучастно наблюдал за всеми, хотя мог бы так же, как они, готовиться к большим переменам. Мог бы! Он имел точно такую же возможность уехать в Штаты или в Англию – учиться в Кембридже. Дарина прилично зарабатывала и могла позволить ему (или себе?) такую роскошь.

Ванич валялся всё на том же диване, весь красный от вина и возбуждения, а Лёсик, отодвинув пустую чашку, кошачьим движением вынырнул из-за стола и с интересом стал разглядывать неслабую кучу вещей, образовавших в прихожей подобие пирамиды. Света как раз пристраивала очередную коробку, сокрушаясь, что маловато отправила с контейнером, и теперь придётся раскошелиться на оплату лишнего багажа.