Юрий Пожидаев - Последний фараон

В камере находился маленький человечек, забившийся в угол и с ужасом смотревший на вошедшего. Виталий увидел, как тот страдает от жажды и протянул бутылку – тот пил жадно, не прерываясь, время от времени кривясь от боли-Чук и Гек поработали хорошо. В то же время он был такого маленького роста, что был похож на мальчика, но на само деле это был пятидесятилетний мужчина, который так привык к унижениям, что даже уже не замечал их. На родине остались семья, престарелые родители и Петр Гынку приехав в Россию брался за любую работу, он работал на стройке, выгуливал собак, подметал улицы. Все происшедшее с ним он считал кошмаром, который должен вот, вот пройти, но все не проходило, болели ребра, изо рта плохо пахло, а стоящий перед ним человек с уставшим взглядом, молча изучал его. Потом этот человек присел на лавку и тихо сказал: «Говори». Петр понял, что бить его не будут, и его понесло. Он начал говорить быстро, путая русский с молдавским, всхлипывая и запинаясь. Из рассказа выяснилась следующая картина: последнее место его работы – охранник дачного кооператива, где он жил в сарае. К нему пришел земляк с бутылкой, они выпили, вспомнили Молдову, и Петр пошел его провожать, когда возвращался, увидел в кустах большую машину с открытыми дверьми. Видно было, что она после аварии, и скорее всего брошена кем-то. Хмель ударил ему в голову и очень захотелось посидеть в машине, покрутить руль, хоть на время почувствовать себя человеком. Что он и сделал – маленький молдаванин крутил баранку, дергал рычаг скоростей, представлял себе, как он въезжает на этой машине в родное село и ловит на себе завистливые взгляды селян. Тут на глаза ему попалась красивая упаковка, лежащая в бардачке, а в ней одна таблетка, которую он выпил. Пришел в себя он, когда его уже скрутил экипаж ППС, потом допрос, на котором он понял, что признание для него лучший выход и он написал чистосердечное под диктовку. После рассказа Петр расплакался, плакал тяжело с надрывом по-мужски, он понимал, что на зоне долго не выдержит и уже мысленно похоронил себя. Ему вспомнился старый, выживший из ума, дед Ион из родного села, говоривший: «Пропадет он в этой холодной России».

Тур поднял пустую бутылку и вышел из камеры, он давно работал и неплохо знал людей, поэтому все сказанное этим несчастным человеком было похоже на правду. Выйдя во двор, он увидел стоящий разбитый джип, который фигурировал в деле. Он обошёл его и, оглянувшись сел на место водителя отметив про себя комфортность салона, ему было очень удобно сидеть. Салон был тщательно убран, причём недавно, в бардачке ничего не было, но чувствовался знакомый запах, этот запах он запомнил с тех пор, когда ещё участвовал в облавах по наркопритонам – это был запах гашиша, причем очень хорошего. Он сел на сиденье и засунув руку под него нащупал спички, на которых был логотип ночного клуба «Нептун», перепачканные каким-то белым порошком. Он понял, что все только начинается и ещё он понял, что ему хочется выпить. Алкоголь в малых количествах стимулировал работу мозга, отвлекал от обыденности, поэтому в сейфе у него всегда стояла бутылка коньяка. Он не очень разбирался в спиртном, и не понимал, как российские знаменитости, подражая заокеанским коллегам сосут без закуски виски, при этом делают вид, что им приятно. Ход мысли прервал начальник, ворвавшийся без стука, в расстёгнутом кителе с горящими глазами, бледный и весь мокрый от пота, он напоминал ревизора из бессмертного произведения Гоголя. Туровский отреагировал мгновенно, подавшись вперёд он произнес классическую фразу: «К нам едет ревизор?» Рубль минуту соображал, а потом дрогнувшим голосом коротко сообщил: «У нас беда Виталий», – и рухнул на стул; стул заскрипел, но выдержал. Тур про себя отметил, что предчувствие его не обмануло.

6

Славик сидел на причале и ловил рыбу, вернее делал вид, что ловит рыбу, она ему была не нужна, он находился в творческом поиске. Большое количество наркоты, которое он принял на заре своей карьеры, поменяло полюса в голове у Славика, и на мир он смотрел под другим ракурсом, чем большинство людей. Он лепил, рисовал, выстругивал из дерева, мог сварить шедевр из железного лома. Но без содрогания на его художества смотреть было нельзя. Складывалось впечатление, что он живет в преисподней, а поднимается наверх, чтобы сотворить очередной шедевр. На чердаке хрущевки он организовал студию, где жил со своей гражданской женой Гертрудой. Она была моложе его в два раза, ходила во всем черном и была похожа на привидение из романов Стивена Кинга. Вся мастерская была заставлена странными произведениями: у входа стоял двухметровый мужской фаллос – мексиканское сомбреро венчало это произведение; из стены как охотничьи трофеи торчали головы Ленина, Сталина и всех остальных генсеков, включая Горбачева – «Конец эпохи» называлась эта композиция. Все остальное в этом духе. Славик несколько раз пытался выставляться, но владельцы галерей боялись, что разбегутся последние целители прекрасного. Однако все равно находились клиенты – ради «прикола» его работы покупали пресытившиеся буржуа с извращенным вкусом прекрасного. Одно время за его творениями даже стояла очередь, но Славик ушел в творческий запой и все закончилось. Иногда в студии происходили оргии – приходили такие же «творческие» личности и после долгих возлияний начинались потасовки. Непризнанные гении колотили друг друга чем попало. Любимым оружием Славика была палица Ильи Муромца, деревянное изваяние, которое стояло в углу комнаты; лицо русского богатыря, вырезанное на нём, поразительно смахивало на самого Славика. Любимым оружием Гертруды был большой медный поднос. Он издавал такой звук при ударе о голову неприятеля, что казалось разверзнется земля и появится сам Сатана. Содрогался весь дом, дети плакали, бабы молились, мужчины тихо матерились. Правда два раза появлялся участковый с жилищным активом и пытался урезонить творца, однако нервный Славик впадал в истерику, а его подруга начинала от имени всех богов проклинать пришедших. Тем более, что у художника были какие-то связи в администрации города и принцип – у любого идиота всегда найдется поклонник здесь работал. Но сейчас был застой, и он скучал, с удочкой, подставляя лицо солнцу и щуря глаза. Гуляющие по набережной люди к Славику не подходили. Длинные седые волосы на морщинистом, уже не молодом лице, старая джинсовая куртка, кожаные штаны, вправленные в замшевые ботинки. Весь наряд венчал розовый берет, что наводило на сходство с бомбистом-анархистом или приближенным батьки Махно. Вдруг он увидел такое, от чего мурашки поползли по спине и Славик почувствовал мощный прилив творческой энергии – он увидел утопленника, который качался под причалом, раскинув руки. Славик не спешил звать на помощь, он хотел запомнить, изучить увиденное. Он и раньше околачивался в городском морге, но здесь было другое, здесь все было настоящее. Вытащив из куртки блокнот, он начал что-то очень быстро рисовать, благодаря высшие силы за такую натуру. Утопленником был молодой парень, в дорогом костюме, на пальце блестел перстень, коротко подстрижен, неживое лицо и светлые глаза, смотревшие вверх. Между сваями на причале были натянуты канаты, они-то и держали его на плаву. Услышав торопливые шаги по деревянному настилу Славик увидел людей, бегущих к нему- труп, увидели с берега. Впоследствии у Славика появился новый шедевр – «мальчик на воде», где на листе жести, обозначающей море, он вычеканил силуэт мальчика, смотрящего в никуда, а пока он сидел в окружении полиции и блаженно улыбался.