ДМИТРИЙ ВАГНЕР - ВОСЕМЬ ВИНОГРАДНЫХ КОСТОЧЕК. Детективный роман о черной магии

Почему он не смог?

Крики с первого этажа заставили всех посмотреть на лестницу. Вопли рыжего – Роджера Догерти – спустя секунду переросли в знакомый, хриплый смех.

Сидевшие за столом играли сосредоточенно, как участники настощей банды, грабителей банков или уличных хулиганов: сигареты в зубах, куча монет на столе. Посторонние, резкие звуки были тем, что должно составлять реалии суровых пацанов. Только никто из них понятия не имел, какие они – настоящие дела, по-настоящему плохих парней.

Роджер с Фрименом появились на лестнице. Втроем. Сначала Саймон застыл, глядя на них. Лицо его странно расплылось, как будто на него снизошло откровение. Меньше всего Эмосу хотелось знать, что вызваоло такую реакцию, и он рефлекторно посмотрел куда все.

Девченка.

Между Роджером и Фрименом шла девченка. Эмос узнал ее, пусть и в другом платье, по массивным ботильонам, будто леденцы на палочке.

– Глядите, кто-тут у нас? – рявкнул Догерти.

Его рыжие кудряшки дернулись над широким, оскаленным веснушчатым лицом, когда он толкнул ее в спину.

Огромные, коричневые ботильоны – вероятно доставшиеся от бабули – с глухим, деревянным звуком проскрежетали по бетону, по обломкам мелкого мусора и камней. Облачко пыли взметнулось в воздух там, где она запнулась и приросла к месту. Угловатые плечи ее дрожали. Светлое, до самых колен платье, с желтыми и розовыми кругами быстро взыдымалось на груди.

Саймон, хихикая подошел и встал у Эмоса за спиной. Роджер Догерти, засунул пальцы за дорогой, прошитый белыми нитками ремень. Он мог напугать кого хочешь. Конечно, Тильда Сароян, – местная достопримечательность, полоумная шизофреничка – только и могла, что виновато смотреть под ноги. В левой руке она держала целофановый пакет из супермаркета.

– Прикиньте, парни, опять собирает всякую дрянь! – сказал Роджер. – Ну как дай сюда.

Он вырвал у нее пакет, раскрыл и сунул туда нос.

– Что это здесь, вы посмотрите?

Догерти чихнул, чем вызвал у всех оглушительный смех. Из-за спины у Эмоса полетел дымящийся окурок и ударился девчонке в лоб. Громче всех смеялся недумок Фримен. Его широко раскрытый рот с желтыми комками пережеванных чипсов, был как огромная, ведущая в глубины земли сталактитовая пещера.

Роджер перевернул пакет вверх дном и отшвынул его в сторону. Затем Фримен, который ржал громче всех, заткнулся, а за ним и все остальные.

Сколько они молчали Эмос не мог бы сказать. Время как будто остановилось. Глядя на огромную дохлую крысу, три штуки мертвых мышей и трупик голубя, он вспомил папины рассказы о том, откуда берутся такие болезни, как холера и бубонная чума. На мысленном экране пронеслись фотографиях людей, которым довелось подцепить подобную пакость, но не повезло вовремя получить помощь.

Эмос Андервуд отошел назад, ближе к окну. Глупо конечно. Они целыми днями ходили по тем же местам, где жили те твари, трогали вещи, где они ползали. По столу например, где лежали карты, которые все до единого брали в руки, а потом хватали фильтры сигарет, чипсы и сухари из пакетов клали себе в рот.

Глупо.

Почему-то Эмос подумал всего лишь о блохах, способных одним прыжком преодолевать расстояние в сотни раз больше собственного размера. Мелких и безобидных, чей укус может сотворить с человеческим телом ужасные вещи.

– Гуль, мышиный Гуль, – крикнул Варга, сидевший дальше всех от содержимого пакета. Он засмеялся и сплюнул на пол.

Двадцать четвертого мая мая восемдесят шестого года ему было шестнадцать лет. В конце июня, ему, как и Белмонти, предстоит сдавать выпускные экзамены и подать документы в университет, где обоих ждали места на химико-биологическом факультеле, и хорошие должности в управлении металлургического завода. Никто не знал, что значит Гуль, но Варга много читал, чтобы было из чего плести байки. Все мы сплюнули тоже – от вида дохлых крыс во рту накопилось порядочно – и заржали, как кони. Если Имос считал, что Гуль это смешно, нам ничего не оставалось, как поверить.

Кто-то крикнул:

– Трупоедка!

Кто-то – скорее всего Стани – бросил в нее комок жевательной резинки. Но Тильда Сароян, стояла как ни в чем не бывало. Трясла плечами от холода.

Платье, слишком большое для нее, как и громоздкие, исцарапанные ботильоны, колыхалось на тощем теле подобно савану на восставшем из гроба покойнике. Глаза на белом, как бумага лице, чернели за пеленой спутанных длинных волос, будто бы два овальных отрезка матовой кожи, так что девченке этой было впору без грима сниматся в театральной постановке про вампиров.

Эмос ничего не кричал. Он просто стоял у окна, смотрел и ждал, когда все это закончится.

Тильду Сароян на стройке они видели время от вермени. Всегда в одной и той же одежде. С пакетом, куда она складывала подобранные с земли предметы.

Знали, что после смерти родителей Тильда переехала во Фледстранд к своей странной бабке. В школу не ходила, зато вечно шаталась по таким вот местам, бледная и грязная, как привидение. Рылась в мусорных баках. Не могло быть никакой речи о том, чтобы подойти к ней и заговорить, или дотронуться, как Догерти. Вероятно он не знал про чуму и блох. В таких семьях, как у Роджера, обеспеченных и интеллигентных, где детей готовят к реалиям, далеким от настоящей жизни, мало интерсуются тем, с чем не столкнутся в жизни. Но если б Роджер и знал кое-что, он врядли сообразил, что находки Тильда Сароян подбирала с земли голыми руками. А значит все, что могло прыгать и ползать по ней, однажды могло заскочить на кого-нибудь, кто стоял рядом.

Словно во сне Эмос наблюдал, как нечто темное, что время от времени вползает в души людей, окутывает невидимым, ядовитым облаком сидящих за столом ребят. Безумие, как витающая в воздухе зараза, входило в них с каждым вдохом. Лица, смеющиеся нездоровым смехом подростков, с глазами, светящимися металлическим, нездоровым блеском, застыли безобразными драматическими масками.

Он почему-то совсем не удивился, когда Фримен – этот пустоголовый, пятнадцатилетний баран (до перезда в «Белый Мыс» ему оставалось не больше месяца) подскочил к девченке и задрал платье.

Тут снова все замолчали.

Эмос проглотил ком, внезапно возникший. Украдкой, что бы не привлекать внимания, сунул руку в карман и поправил то, что никогда прежде не становилось большим и твердым, как камень, с такой ошеломляющей скоростью.

Смотреть, в общем-то, было не на что, хотя девчонку без трусов каждый из них увидел впервые в жизни.

Почти для всех без исключения, тот незабываемый раз стал последним.

Андервуд отодвинул пустую тарелку и посмотрев вглубь зала, качнул головой.

– Вон там мы сидели, – сказал он. – Постамент, под горшком с пальмой.