Валерий Пикулев - История и тайны Северной столицы. Загадки земли сестрорецкой

Вторая попытка оказалась более удачной…

Вскоре они сидели на пригорке близ дороги и девушка, – насколько же отчаянье старит человека! – дрожа всем телом, наспех обтирала мокрым платком лицо и руки.

– Спасибо, Веня! – произнесла она чуть слышно. – Как здорово, что ты здесь оказался! А я думала, что уже…

– А… а откуда Вы… ты меня знаешь? – спросил Вениамин, только сейчас, узнавший в девушке вчерашнюю незнакомку с керосиновой банкой.

– Так соседи ж мы, – ответила она, чуть улыбнувшись, – меня Катей зовут, и мой отец у Олега Петровича молоко покупал. Да и я как-то заходила прошлым летом, и ты меня о чём-то спрашивал даже. – Забыл?

«Катька Звягинцева! – осенило его, – вот она какая стала-то за год, и не узнать даже! … Красивая!»

– А сейчас покупает? – спросил он так, чтобы скрыть волнение. Всё тело охватила какая-то непонятная, неуёмная дрожь.

– Не, он в городе живёт… лечится. И Юра с ним там. А я тут, с мамой.

– Послушай, а зачем тебя в болото понесло? Я позавчера… – и тут он рассказал о том, что приключилось с ним два дня назад, о чибисе, который, выходит, – да, он пришёл теперь к такому выводу! – спас его.

– А они частенько и надо мной летали, – удивилась Катя, – да я не придавала этому значения. Думала, от гнезда отводили…

– Или от болота… – задумчиво произнёс он. Теперь, что бы там ни говорили, он верил в это.

– Так, зачем же ты здесь, оказалась? – он снова задал этот вопрос, чтобы хоть как-то завязать разговор.

– А зачем ты со своим приятелем прошлым летом здесь целыми днями копался, – а? Я в бинокль всё видела!

– Да так… – не нашёлся, что сказать, Венька.

– Ну и я так! – Они помолчали.

– Здесь многие копаются. Вот и сегодня… – начал он и не договорил. Катька, похоже, наблюдает за всеми, кто роется здесь. Ведь, и отец её тоже…

Затем, спросив о Василии Матвеевиче, он узнал, что тот серьёзно болен… и почувствовал, что Кате об этом говорить не очень-то хочется. Значит, план его, основанный на слежке за капитаном, требовал серьёзной корректировки.

Яркое июньское солнце делало своё дело, – вскоре одежда подсохла. Кате нужно было домой, и она, встав, протянула Вене руку. Он тоже встал, не зная как себя вести. Ему почему-то хотелось задержать Катю ещё, ну хотя бы ненадолго. Но в голову, как назло, ничего не приходило. Да и вообще, он чувствовал себя дурак дураком.

– Спасибо тебе, Венечка, – произнесла она тихо. И вдруг, быстро чмокнув его в щёку, убежала. Ошарашенный, он так и остался стоять на дороге, даже и не сделав попытки её догнать. Лицо пылало, мысли путались, в голове вертелось: «Венечка…» В блаженном состоянии он побрёл домой.

Первый в жизни поцелуй… Он спутал все карты! Теперь Вениамин, забыв о главной задаче, целыми днями крутился возле дома. Даже приезд Борьки, – а он с родителями ездил в Таллин, – не смог вывести Веньку из этого состояния. Ему нетерпелось вновь увидеться с Катей, и он неусыпно наблюдал за её домом. Вдруг она пойдёт в магазин… – и вот тогда… А что тогда? Он даже не знал, о чём будет говорить с ней! Ему просто хотелось видеть её, и всё!

Нет, не всё! Ему вдруг захотелось и самому выглядеть настоящим мужчиной! – Этаким… Вот, надо бы и брюки погладить, и рубашку… а то ходит как охламон, хоть стой, хоть падай!

– Бабушка, а где у нас утюг? – он твёрдо решил начать жить по-новому.

– Господи, Иисусе Христе! – только и произнёс дедушка. Никак платье своё гладить надумал? А то ходит по Александровке, чучело чучелом! Рубашка, та аж с грязи сломивши, как у Берда на заводе!

– Сперва постирать надо штаны-то с рубахой, а потом уж гладить! – наставительно сказала бабушка. – Ужо ж я в понедельник…

– Не, бабусь, я сегодня хочу, сам.

– Ну, сам с усам! Стирай, кыль хошь, сейчас мыло хозяйственно сыщу. – И бабушка открыла кладовку. И Венька, – впервые в жизни! – выстирал брюки с рубашкой и повесил их сушиться на верёвке, во дворе. А потом выгладил. Коряво, правда, со складками во многих местах, но дедушка одобрил, – сойдёт.

И с чего такая блажь нашла, – стирать, гладить? Сказал бы кто год назад, что придётся ему этим заниматься, ни за что б не поверил! – Да! Первый поцелуй…

– Веник, – Борька подсел на скамейку, – а чего ты стирать штаны-то выдумал? И погладил даже! Ведь мы же в поле снова в земле вымараемся. Я всё лето в этом костюме ходить буду. Ну в Таллин съездить, – другое дело, а здесь, на даче…

– Не, Боб… – Веньке сейчас было не до поля. Ему хотя бы ещё дней пяток во дворе поболтаться, – копать бесполезно, сперва надо подумать хорошенько… А ты-то как съездил? – постарался перевести он разговор на другую тему.

– Да так… – в гостиницах не устроиться, пришлось на вокзале кантоваться, для транзитных пассажиров. И то не хотели пускать: мест нету, и всё тут! Отец пятёрку в паспорт вложил да сказал, что из Ленинграда мы… – тогда подействовало. А то, – нивкакую! Вот так-то за границей!

– А что подействовало, – пятёрка, или что из Ленинграда?

– А то и другое, вроде. Старушка, дежурная, сказала, что москвичей и за десятку бы не пустила! А ленинградцев уважают ещё…

Знаешь, я тут ходил к развалинам… Копается там кто-то. Вот нам и надо последить, а самим копаться как-то… Да и Василий Матвеич так ничего и не нашёл, заболел даже. Дядя Алик рассказывал…

– Ну, давай, сходим и поглядим, кто там копошится, – согласился Боря. – Вот, завтра и сходим. – На том и порешили.

На другой день, – не всё же Катьку дожидаться! – друзья отправились к развалинам. Денёк выдался хороший, солнечный. В такие дни только и любоваться природой – где-нибудь, на озере или на заливе! Не доходя до цели метров сто, ребята, не сговариваясь, убавили шаг и перешли почти на шёпот. Настораживала сама тишина… гнетущая какая-то, липкая, неприятная.

– А давай, Веник, вот так, сходу… – Боб не договорил: оба заметили вдруг, как в проломах стен древнего строения мелькнуло белое пятно!

– Там кто-то есть… Обогнём-ка, Боб, слева и со стороны леса поглядим, уж больно интересно. С той стороны стена обрушилась, мы всё увидим, а нас – никто.

Друзья так и сделали. Они, молча и стараясь не очень шуметь, продрались сквозь кустарник и подошли к полуобвалившимся стенам древнего строения так близко, что, казалось, протяни руку и…

– Тра-та-та! Тра-та-та! Вышла кошка за кота! – услыхали они чью-то незатейливую песенку и, осторожно раздвинув ветви, увидали забавного старика в белой детской панамке.

– Это… художник! Он снимает у соседей Звягинцева… – прошептал Венька. – Он-то и крутится здесь целыми днями, будто места красивше нет! Картинки рисует.

Ребята заметили и желтоватый мольберт на треножнике, к которому старый художник подходил то и дело и кисточкой наносил короткие мазки. Подойдёт, тыкнет кисточкой, а потом глядит подолгу на свою мазню, наклоняя голову то влево, то вправо.