Валерий Пикулев - История и тайны Северной столицы. Загадки земли сестрорецкой

Солнце припекало. Эх, сейчас бы мороженого! И Катюша решила сходить в Тарховку, в магазин. Там, в отличие от Александровки, мороженое бывало двух сортов: эскимо и в вафельных стаканчиках.

Купив вафельный стаканчик, Екатерина прошла зачем-то к платформе, потом, будто одумавшись, повернула обратно, – мимо развалин усадьбы Стенбок-Ферморов, вдоль забора с лозунгом: «Ленинскую политику КПСС – одобряем!», мимо постамента Ленину под пятью огромными буквами… и с пустой бутылкой из-под пива у каменной руки вождя, – и вышла к озеру.

Дорожка змейкой вилась вдоль озера, с каждым поворотом открывая изумительные виды северной природы. Погода замечательная! Тёмно-зелёные сосны и ели чётко выделялись на фоне голубого неба, словно ретушированные. На ветерке шумели метёлками камыши; утки-нырки занимались промыслом: нырнёт вдруг, а вынырнет секунд этак через пятнадцать, где-нибудь, метрах в двадцати…

«Озеро… А в этих местах есть ещё одно… – Глухое. И всего-то в каких-нибудь шести-семи километрах отсюда. А что если в тех бумагах… – у Кати перехватило дыхание, – а что если… вот, прямо сейчас?!…»

Постояв немного, – солнечные блики весело играли на воде, рассыпаясь на множество искорок, – медленно поплелась Катя по дорожке вдоль озера, к Музею-шалашу Ленина. Мать должна вернуться лишь к вечеру, и времени достаточно: ещё полдень.

К музею идти не хотелось, да чего там смотреть: жалюзи на окнах финские, кондиционеры из Швеции… один лишь Ленин русский, да только и он тоже… говорят… А вот, о Зиновьеве, – о том ни словечка, будто и не было его там!

Катя обогнула экспозицию справа, пройдя через небольшой посёлок обслуживающего персонала музея, – кирпичный дом на несколько квартир, да котельная, – и затем опять вышла к Разливу. Здесь асфальт кончался и начиналась грунтовая дорога, которая вела в Дибуны, всего каких-нибудь пятнадцать километров.

Далее можно выйти к устью Чёрной речки. Места отменные: дорога идёт пóверху, а Разлив плещется внизу, меж гранитных обломков и валунов. На дороге пустынно: ни машин, ни туристов. И лишь болотистый лес справа. Дальше дорога поднималась на пригорок, а там будет карьер, а справа – Глухое озеро, то самое… Неуютное местечко, кругом болота.

Катя прошла по дороге уже с полкилометра, и всё вдоль берега Разлива. Слева обрывистый берег, справа, – болотистый лес. Дорога пошла в гору, как раз в том месте, где Разлив, сужаясь, принимал в себя воды Чёрной речки. Местность стала ещё более привлекательна: болотистое редколесье сменили сосны и ели на песчаной возвышенности, а на пригорках справа, – костяника и веточки плавуна.

«Вот здесь, похоже, и надо подняться да поглядеть, что там, – подумала Катя, – а то дальше не хочется зря переться-то».

Поднялась на холмы, справа от дороги. Огляделась. За поросшими редколесьем и костяникой холмами в глубокой низине расстилалась гладь лесного озера. Она мерцала словно тусклое зеркало, – ни волн, ни малейшей ряби! Ветер с Разлива сюда, за холмы, не долетал. Отделённое от Разлива на западе перешейком шириной с полкилометра, оно со всех остальных сторон было окружено болотистым лесом. И лишь с севера к нему вела узкая грунтовая дорога, отходившая от той, по которой только что она шла. Озеро невелико: с северо-запада на юго-восток оно простиралось примерно метров на шестьсот – семьсот, а с севера на юг – и того меньше.

Она спустилась к воде. Здесь, в низине, было тихо и спокойно, пожалуй, даже в самую ветреную погоду; и птиц не слышно, и уток не видно. – Ни даже всплеска рыбы! А ведь, на Разливе… – А здесь тишина! Гнетущая глухая тишина! Озеро было словно заколдованное.

Кате стало понятно, почему озеро назвали Глухим. Она поёжилась. Неуютно здесь. «А не пройти ли по этой дороге подальше, поглядеть… и к Шалашу. Уж больно мрачновато здесь как-то». Катя опустила руку в воду, – она была неприятная, маслянисто-слизкая, – и тут же выдернула, ощутив её липкий холод. И вдруг почувствовала, – не поняла, а почувствовала! – вот она, осязаемая реальность её судьбы! – Холодная! Гнетущая! Глухая!

Тревога и страх постепенно окутали её, проникая во все клеточки естества. Но она не хотела уходить с Глухого, не обследовав его хоть немного. Ведь должно же быть здесь что-то этакое… Не даром же… Озеро было невелико, и его обход не занял бы много времени. Пересилив страх, она пошла по тропке, дав себе слово не соваться больше в сомнительные места. Обходя озеро, Катя подивилась его мертвенному спокойствию, – ни одной утки на поверхности воды, ни крика дикой птицы в зарослях!

Она уже прошла с полпути, – не такое уж и громадное, это озеро! – как на его восточном берегу заметила небольшой холм, который выделялся на фоне чахлого болотистого леса. Холм находился метрах в ста от берега, и от него к воде вела еле заметная тропка. По ней и направилась.

Ступив на тропу, она вдруг ощутила сопричастность к событиям, изложенным в листах с отцовского письменного стола. Даже мурашки закопошились в пояснице! И она совсем не удивилась, увидав на холме остатки фундамента какого-то строения, – булыжники, хорошо прилаженные друг к другу и скреплённые чем-то вроде цемента. Камни образовывали прямоугольник размерами двенадцать на восемь шагов, – она не поленился измерить это, пройдя вдоль периметра. Сквозь щели меж камней фундамента густо проросла трава. Вершина же холма сплошь поросла вереском, – божьим деревом, как его называют старики.

Екатерина решила вернуться на этот холм, а пока же направилась дальше вдоль озера; тропинка то подходила к самой воде, то отдалялась чуть ли не на пятьдесят метров. Ничего более, достойного внимания, она не обнаружила и, вернувшись на холм, поняла: если и есть здесь чертовщина какая, то наверняка она связана с этим местом.

Вернувшись домой, Катя тут же бросилась вновь просматривать записи, лежавшие на отцовском столе. Теперь, как ей казалось, она могла увидеть в них хоть какие-то намёки, хоть что-нибудь, указывавшее на истинное место клада. В них было написано, что… искать следует близ озера, на холме, у старого дома. Она перечла их и задумалась: и в поле, близ Александровки, и у Глухого озера были холмы и какие-то развалины… Искать же надо на холме, у старого дома… близ озера. И то и другое место подходили…

Стало ясно, что разобраться в этом вопросе одной будет не под силу. Не сможет же она одна рыться на холме, у Глухого, – два часа туда, два обратно, – и невесть сколько дней! О том же, что в поле искать бесполезно, она догадывалась: уж слишком ярок пример отца! Но кто же тогда поможет? К кому обратиться?

И тут она вспомнила о Вениамине и его неразлучном друге…

– Эй, ребята! Идите сюда, чего стесняетесь? – на лице Семёна Ильича играла хитроватая улыбка. Ребята вышли из-за кустов. Держались они как-то скованно и трусовато. Первым появился Веня, за ним, с опаской поглядывая по сторонам, вылез и Боб.