Павел Данилов - Долина смертной тени

Он хоть и не опасался этого южного выползка, но береженого бог бережет. Черт его знает, что ему от жадности в голову взбредет. К тому же, ожидание в ночи – занятие не из веселых.

– Хорошо-хорошо, вместе пойдем… Я тут совсем рядом живу, – с готовностью согласился ларечник, навешивая на дверь амбарный замок.

Жил он и вправду неподалеку, и вскоре они уже сидели в потрепанной легковушке, шустро катившей в сторону райцентра.

За прошедшее с момента ограбления время ситуация прояснилась, причем, как это зачастую бывает, дело оказалось значительно проще, чем представлялось изначально. Не существовало никакого хитроумного заговора. Было банальное воровство, организованное собственными охранниками. Гробанули денежки и благополучно удрали с добычей – простенько и со вкусом. Ну ничего, дай срок… добегаются. Сейчас его другое беспокоило… Вернее, не беспокоило, бесило. Когда с загородной дачи Белова прикатили болваны со своей байкой, он чуть не задохнулся от ярости. Это ж надо – с ходу надыбать такую удачу и упустить… Они же не ожидали… А зачем ехали тогда? Грибочки собирать, рыбку удить? Ну ничего, вставят себе новые зубы, в другой раз, глядишь, умнее будут. Хотя нет, болван, как болваном был, так им и останется, сколько его не учи. Основная беда – свои мозги не одолжишь, а тупые быки с простейшей задачей справиться не могут.

Однако пустое злобствование ничего не исправит – дело надо делать, дело. А то ведь со дня на день посмешищем станешь, а это, как известно, не способствует укреплению авторитета. Лекарство тут одно – скорое и жестокое возмездие. Найти, порезать на куски и разбросать те куски по городу, чтоб другим неповадно было. Враз не до смеха станет.

Меченый давно понял, что только жестокость, причем жестокость изощренная, рождает страх. А страх – синоним власти. Просто так продырявить башку, перерезать горло может любой. Ну, или почти любой. А вот вырезать всю семью обидчика от грудничка до склеротичного деда – на это нервы покрепче нужны. То же и с деньгами: мелочь по карманам тырить да пьяненьких раздевать любой салага сможет, а вот аферы миллиардные проворачивать – тут характер нужен. Мозги тоже, конечно, но мозгами господь страну не обидел, а вот характер… Характер в людишках редко встречается.

Взять Меченого. Именно характер помог не обладавшему от рождения никакими выдающимися способностями мальчишке занять достойное место под солнцем. В детстве он был пухлым, слабым ребенком, обреченным на пренебрежение приятелей и невнимание девчонок. Все изменилось в седьмом классе. Спеша на отходящий автобус, толстый мальчик Тема не заметил вылетевшего из-за поворота грузовика. Слава богу, шофер успел отвернуть, но Тему все же зацепило выступающим бортом, отбросив метра на три. При падении он напоролся на осколок бутылки. В результате после полутора месяцев, проведенных на больничной койке, его лицо приобрело новое, несвойственное ему при рождении выражение: толстый багровый шрам, протянувшийся через щеку, оттянул нижнее веко и приподнял верхнюю губу. В результате лицо, и до того не отличавшееся завидной привлекательностью, приобрело какое-то зверское, крайне отталкивающее выражение. Особо пугающе выглядела улыбка. Стоило ему улыбнуться, как верхняя губа вздергивалась, обнажая зубы в волчьем оскале, глаз непроизвольно прищуривался, и физиономия перекашивалась совершено неестественно. Ощущение создавалось жутковатое. Первый раз увидев себя в зеркале, Тема чуть сознания не лишился, решив, что жизнь кончена. В ней и раньше-то было не бог весть сколько радостей, а уж теперь… Но время шло, а человек, как известно, ко всему привыкает. Привык и он. К тому же Тема заметил, что его новое лицо вызывает в людях любопытную реакцию. Одноклассники и дворовые пацаны уже не дразнили его жиртрестом, а уважительно величали Тимохой, косясь на него с опаской и робостью. Его кривая ухмылка действовала не только на сверстников, но и на более старших ребят, которые его раньше в упор не замечали. К тому же, как ни странно, стало легче общаться с девчонками, в чем он не преминул убедиться после одного случая.

Как-то, проходя по двору, он услышал со стороны девичьей стайки, устроившейся у подъезда: «Вон урод пошел». Тема узнал голос красивой Томки из соседнего дома. Раньше он бы проглотил оскорбление, сделав вид, что ничего не слышал, но теперь, с высоты своего нового положения, Тема никак не мог пропустить этого мимо ушей. Бывая в компаниях старших, он достаточно наслушался хвастливых рассказов о легких победах над девчонками. По их уверениям, основными слагаемыми этих побед являлись наглость и скрытое желание самих девчонок отведать запретных удовольствий. Вспомнив те байки, Тема подступил к Томке, нехорошо улыбаясь.

– Отойдем-ка, – севшим от волнения голосом прохрипел он.

Томка, конечно, могла и не послушаться, но она только испуганно залепетала:

– Я ничего такого не сказала, Темочка…

– Врешь, сука, все слышали, как ты меня уродом назвала, – оборвал ее лепет Тема. Видя откровенный испуг девочки, он набрался куража и уверенности: – За слова отвечать надо, – протянув руку, он выдернул Томку из стайки подруг, словно морковку с грядки. – Пойдешь со мной, – бросил он, потащив девочку в подвал.

Никто не посмел ему помешать. Томка, парализованная страхом, тоже не трепыхалась. Затащив ее в темный подвал, Тема остановился в замешательстве, не зная, что делать дальше. Томка, почувствовав его нерешительность, захныкала:

– Темочка, пусти, я ничего не сделала… ты добрый, хороший…

Этого говорить не стоило. К этому времени упоминание о доброте только раздражало Тему, ибо он понял, что только жестокость и злоба могут укрепить его нарождающийся авторитет.

– Молчи, шалава, – прошипел он и, притиснув девчонку к стене, зашарил у нее под блузкой.

Тома к своим восемнадцати обладала вполне сформировавшейся фигурой, и ее частенько можно было увидеть с кавалерами, возраст которых значительно превышал ее собственный. Судя по всему подобное обращение было для нее не в новинку, и она лишь тяжело задышала, не препятствуя неуклюжим попыткам Темы. Тот же, сомлев от наплыва неведомых ранее впечатлений, лишь слепо тыкался враз пересохшими губами ей в шею да мял влажными ладонями девичью грудь под жестким лифчиком. Наконец, не зная, что делать дальше, он отвалился от нее, плюхнувшись на трубу теплотрассы, проходящую вдоль стены. Томка постояла немного, выжидательно поглядывая на него, потом неуверенно осведомилась:

– Так я пойду, Тема?

– Катись, – опять прохрипел он, злясь на себя за собственную неумелость.

Томка, поминутно оглядываясь, будто ожидая, что ее окликнут, скрылась в светлеющем проеме выхода. Посидев немного, Тема последовал за ней.