Юрий Пересичанский - Испытание любовью. Детективный роман

А еще Никита знал, что Светлана работала неподалеку того ларька, в котором Никита покупал газеты и где они со Светланой познакомились, что ездила Светлана на работу троллейбусом до остановки, на которой они встретились второй раз, что Светлана снимала где-то в Москве квартиру, что приехала она в Москву из какого-то далекого провинциального городка, название которого Никита никак не мог вспомнить…

Ах да, Никита же еще знал ее фамилию! Вот как раз с фамилией Светланы вообще все получилось очень даже интересно. Как-то однажды Светлана сказала Никите, что она Никитина – Никита на это среагировал в том смысле, что естественно она, Светлана, конечно же Никитина, а сам он, Никита, конечно же, Светланин, поскольку они оба принадлежат друг другу, как две половинки теперь уже одного единого семейного целого. Но оказалось, что Светлана имела в виду совсем другое, оказалось, что ее, Светланы, фамилия Никитина, Светлана Александровна Никитина – таково было официальное Ф. И. О. Светланы, поскольку у ее, Светланы, отца Александра была фамилия Никитин, то и у нее, его дочери, фамилия Никитина: «Что непонятно?», – спросила еще тогда после таких дотошных объяснений Светлана у Никиты, озадаченного таким невероятным обстоятельством.

Светлана призналась тогда, что она и сама была просто таки ошарашена, когда при их первой встрече Никита, знакомясь, сказал, что его зовут Никитой – Светлане, то бишь, Светлане Никитиной, тогда это показалось перстом Божим, что, впрочем, и подтвердилось впоследствии. Это неимоверное совпадение фамилии Светланы с ее, так сказать, реальным отношением к Никите стало предметом их постоянных добродушных подшучиваний друг над другом, когда, например, Никита частенько называл ее «моя Никитина», а она в ответ называла его «мой Светин».

Но вот это и было, собственно, всем, что Никита на ту пору знал о своей возлюбленной Светлане. А что ему надо было еще на ту пору знать о ней, кроме того, что Светлана его единственная и неповторимая, и что другой никогда не будет и другой ему не надо, что они сейчас вместе и вместе будут всегда, что Светлана всегда, всю жизнь будет вместе с ним, и что он всегда успеет узнать о ней в свое время все то, что ему в то время надо будет узнать: они оба были совершенно уверены в том, что будут вместе всегда, пока, как говорится, смерть не разлучит их – кто же знал, что смерть попытается это сделать так неожиданно рано, и самое главное сейчас для Никиты было – решительно воспротивиться этим трагическим намерениям смерти, которая избрала своим орудием одинцовских отморозков.

Да, хотя Никита полагал, что знал о своей Никитиной, о своем Светлячке совершенно все, по крайней мере знал все, что он хотел и что ему на ту пору интересно было знать о Светлане, знал он, оказывается, очень мало, да практически почти ничего не знал, если брать сейчас эти знания с точки зрения поставленной Никитой перед собой задачи найти Светлану – с такими знаниями о ней найти Светлану было намного труднее, чем знаменитую иголку в стоге сена. И это все, что Никита знал о самом близком ему человеке. И с этим надо было начинать поиски. Но это сейчас для Никиты было не главным – главным было, чтобы она была жива, главное, чтобы Светлана была живой, а уж Никита ее найдет, обязательно найдет.

Было предметом для раздумий Никиты и место начала его поисков Светланы, да и вообще место его входа после двухмесячного изгнания в, так сказать, обычную жизнь, хотя теперь уже эту жизнь, в любом случае, обычной не назовешь. И сколько бы он ни гадал по этому поводу, все его гадания приводили Никиту в Москву, как говорится, все дороги веду в Рим, и пускай этот Рим не Первый и даже не Второй, а Третий, Четвертому ведь все одно не бывать – и все дороги вели Никиту в этот самый Третий Рим, то бишь, в Москву. Перетерпев эти бесконечные два месяца своей добровольной каторги, Никита со всем размахом накопленной ярости предвкушая свою встречу с, оборванной похищением Светланы, теперь совершенно неизвестной новой жизнью, накрыв для своих, теперь уже бывших, коллег шикарный прощальный стол, покинул свою, ставшую уже для него небезразличной, строительную бригаду, не смотря на уговоры товарищей-строителей и увещевания прораба, обещавшего ему всяческие блага в случае, если Никита, такой «дельный, настырный, добросовестный и старательный работник», и дальше останется на стройке. Решение лететь в Москву было окончательным, вот только Никита не знал, как его встретит нынешняя Москва – то ли как притаившийся охотник, расставивший силки и ждущий, когда в капкан попадется Никита, или как-то иначе, но на гостеприимность столицы рассчитывать навряд ли приходилось, а вот к капкану надо было быть всегда готовым.

2.

Москва встретила его равнодушно – по крайней мере, Никите так показалось. Была уже осень, и рассыпавшаяся задумчивым, отрешенным листопадом, замкнувшаяся внутри своей глубокой ностальгии по ушедшему лету, осенняя грусть, казалось, была очень, очень далека как от проблем Никиты, так и от проблем окружавших его в аэропорту людей, суетливо куда-то спешащих, куда-то улетавших и откуда-то прилетевших, кого-то провожающих и кого-то встречающих…

Никита сел в такси и поехал из аэропорта к центру Москвы. Не доехав немного до самого центра Москвы, он вышел на одной из улиц, расплатился с таксистом и медленно пошел по улице – да, эти холодные каменные джунгли огромного мегаполиса теперь и впрямь были совершенно равнодушны к нему, одному из миллионной толпы здешних обитателей, а ведь еще недавно это все казалось Никите средоточием вселенской любви. Даже солнце казалось сейчас каким-то чужим, заблудшим в холодном обмане: быстротечное полуденное тепло осеннего солнца, неприкаянно блуждая по улицам и переулкам скупыми бликами света, было словно бы спасительной ложью, пытающейся скрыть жестокую правду о приближающихся звенящих, заплетающихся вьюгами, зимних кандалах мороза, уже маячивших в густых, темных, рваных облаках, время от времени затмевавших солнце. Вслед за этим скупым и неприкаянным, каким-то потусторонним осенним светом по холодным и равнодушным улицам Москвы блуждал и Никита, мысленно блуждая сладостно болящими тропами ушедшего счастья.

Но уже вскоре мыслям об утраченном счастье на смену пришли мысли о том, как это счастье вернуть. Никита забрал свою машину и приехал на ней к себе домой, в свою Московскую квартиру. К себе домой – какой же это сейчас жестокой насмешкой звучало по отношению к этой его сегодняшней неуютной холодной квартире, где каждый предмет безжалостно напоминал о канувшем в Лету счастье. Никита долго бродил комнатами своей квартиры, словно лабиринтом напоминаний о потерянной любви, а его мысли все глубже и глубже затягивались в воронку все разрастающегося и разрастающегося, пугающего вопроса, а что же будет, если он, например, не найдет Светлану. Что же он будет делать тогда сам в этой жестокой, холодной, одинокой вселенной, в которой нет любви, а есть только отчаяние?