Сергей Валяев - Тарантул

В «Эсspess» Куркин и Потемкин наткнулись на проспиртованного Сурка, который проплакался им о безвозвратных потерях на скоростной магистрали.

— И где этот мудак?

— Отвезли к дедам.

— Туда, где были?

— Да.

— Зачем?

— Сказали, чтобы привезли…

— Джафар дружил со Шмарко?

— У них бизнес, — передернул плечами. — Я не знаю… Честно…

— Собирайся, Сусанин, — сбросил его одежды.

— Куда?

Я не утрудил себя ответом. Чувствовал, что наконец цапнул за ниточку. Теперь не порвать бы её и не упустить.

Оказался прав: ходил близ да около, ведомый призрачными видениями. Но ситуация пока остается запутанной донельзя.

«Воры в законе» работают в одной связке с группировкой Али-бабы? А не был ли я использован в качестве идиота, руками которого они избавились от конкурента? Тогда будет понятна гибель и близких подручных отчима Грымзова и Литвяк. В эту схему подпадают и железнодорожные менты; они перестарались, выполняя заказ хозяев, за что и поплатились. Военизированная «Красная стрела» наказала их за смерть Алисы, разгромив передовой отряд врага на даче красного командарма Иванова.

Могу и заблуждаться: женщина — жертвоприношение, шваркнутое в огонь войны. А вся эта смертельная кутерьма происходит из-за дискеты, где таится некая сверхважная информация.

Возможно, Лаптев, предчувствуя скорую гибель, оставил потомкам послание, способное взорвать нынешний властный миропорядок?

Многое бы отдал, чтобы найти компакт-диск. Даже жизнь? Вот насчет этого не знаю. Не уверен. Однако то, что с каждым шагом приближаюсь к вратам преисподней, откуда смердит, как из общественного привокзального клозета, нет никакого сомнения.

… Веселенькая рождественская ночка продолжалась. Не ошибусь, предположив, что для кого-то она будет последней. Надеюсь, что не для меня.

Мысли о вечности посещали и голову моего пленника, сидящего кулем на переднем сидении. Срывающим голосом он указывал дорогу. Джип переваливался на проселочных ухабах — впереди угадывалась деревенька, где проживали «Ленин» и его друзья.

Какая встреча ждет впереди? Вожди всегда были экстремистам и необходимо приготовиться к любым неожиданностям. Вплоть до огнестрельного противоборства.

Нет, еду к ним с самыми сердечными пожеланиями за горячим самоварчиком задать всего несколько вопросов. И мы найдем общий язык, особенно, когда дедульки приметят лезвие финки у прыгающего туда-сюда кадыка внука.

Понимаю, что травмирую юношу, да выбирать не приходится: такие жестокие правила игры. Если их можно назвать правилами.

— Хочешь выжить, слушай меня, — предупредил внука, когда остановились за несколько домов от прибежища «вождей».

— Да-да.

— Я не один, — проверял АКМ. — За нами будет идти Чеченец, мой лучший друг.

— Чеченец? — не понял, оглядываясь.

Я засмеялся — ищи ветра в поле, и мы выбрались из теплой машины. Медленно начали перемещаться, продавливая ветер грудью.

«Вожди» вели экстренное заседание — сквозь плотные разводы мороза на окнах просачивался негасимый свет будущих радикальных преобразований.

Тихо открыв дверь в холодные сенцы, я и внучек продвинулись вперед. Конечно же, под моими ногами, как и в прошлый раз, рвануло еб… ное ведро с колодезной водой. Матерясь, я затолкнул молодого Сусанина в горницу первым.

Все мои предостережения оказались напрасны: на столе горел золотом медный самовар, искрились слюдяные сахарные головки, гнулись баранки, топали на водопой мраморные слоники, то есть все было без изменений, за одним маленьким исключением: два заседателя встретили нас с преступным равнодушием в остекленевших взорах. Пулевые отверстия 5,45 мм в стариковских телах и пятна крови на льняных рубахах полностью оправдывали их небрежность поведения.

Я снова не ошибся: эта веселенькая рождественская ночь сказалась для них конечной остановкой. Интересно, кто тот кондуктор, ссадивший столь грубо дедков с трамвая Жизни? У них ведь был надежный билет, дающий права бесплатного проезда?

Позабыв обо мне, внучек бросился к бездыханным телам. Я же проник в соседнюю комнатушку, откуда доносился странный и ритмичный стук. Заметил на тахте и полу следы крови, похожие на куски ржавчины. Открытые створки окна гуляли от порывов ветра.

Мной опять упущен шанс поприсутствовать в центре интересных событий. Оно и к лучшему. Потому, что сражаться с фантомами трудно.

Тот, кто поднял руку на «воров законе» либо до крайности силен, либо безумен. Кто? Али-бек и его разбойники? Краснострелочники? Или ещё кто-то? И где Сурок, из-за которого в аккурат я здесь нахожусь?

После того, как я успокоил внучка утверждением, что смерть дедулек была резва, как Орлиха в любовном угаре, мы осмотрели сарай и погреб. Поиски наши завершились удачей. Если то, что мы нашли, можно назвать так.

Я тиснулся в погреб и увидел в мертвящем свете лампочки кадушку, огромную и старую, в потеках рассола.

В кругу льда лежал темный вилок капусты. Это я так подумал, но, когда присмотрелся, понял — голова человека.

Сон в руку. Создавалось впечатление, что Суркова затолкали в бочку и заморозили, пытаясь привести в чувство.

Нет, это было не так: обезглавленное туловище горбатилось, кинутое в угол.

Я не испытывал никаких чувств, как естествоиспытатель, утвердивший себя в мысли, что эксперимент раньше или позже закончится именно так, а не иначе.

Возникает вопрос: почему моего юного друга уничтожили столь экзотическим способом? Для устрашения живых? И кто это сделал? Не удивлюсь, если это работенка янычар Али-бабы, ослепленного кровной местью.

Думаю, Чеченца уже ищут по Ветрово и его окрестностям. Скорее всего, Суркову предложили обмен: жизнь на информацию, и он поверил. А когда рассказал о наших приключениях на трассе, лишился головушки, как предмета, не представляющего никакой ценности для окружающего мира.

Остается только понять, что произошло потом? И где господин Шмарко? Не он ли махнул в окошко в горячечном желании спасти свою шкуру?

Не успел сделать шаг в нужном направлении, мгла снова укрывает путь. Необходимо во что бы то ни стало найти Шмарко. Живым или мертвым. Лучше обнаружить его в первом состоянии; трупы, повторюсь, угрюмы и молчаливы.

Я попытался узнать у внучка о местоположении «вора в законе», тщетно: Куркин был настолько опечален, что не мог сосредоточиться и ныл — он ничего не знает.

— Надо ехать, — сказал я, — если не хотим, чтобы на нас повесили дедков.

— Куда повесили?

— Сюда, — и сдавил юношескую шею, чтобы привести в чувство. — Им не помочь, а нам ещё пожить надо и не у параши.

Дедки продолжали смотреть на нашу суету с безразличием — остывали вместе с домом. Я удивился: внучек, почему глаза им не закрыл? Боюсь, признался тот. А жить не боишься, и протянул руки к лицам, ощутив на миг их погребной холод.