Ксения Комал - Моя ожившая тень

– Приобретённая – это в результате какой-то детской психологической травмы?

– Учитывая род деятельности его отца, такой вариант – самый простой. Мальчишка когда-то что-то увидел, проникся и ожесточился. Отсутствие многих типичных эмоций – это как бы защитная реакция, она позволяет чувствовать себя непробиваемым, неуязвимым. Зачем страдать, когда можно причинять страдания другим…

– А третьего не дано?

– Для этого с ним надо работать много лет – при его полном содействии и желании стать нормальным. И даже тогда результат не гарантирован, всё зависит от травмы и особенностей его личности. И если уж тебя интересует наследственность, скажу так: передаться, например от деда к внуку, такое вряд ли может. Но вот реакция на стрессовые ситуации у близких родственников бывает весьма похожей. Поэтому, если в своё время дед был так же травмирован и так же закрылся от потенциальных угроз внешнего мира, у внука очень неплохие шансы пойти генетически знакомой тропинкой…

– То есть всё-таки надо искать родственников! – обрадовалась Стася. – Так я и думала.

– На кой они тебе?

– Ты бы узнал, если бы не ошибся насчёт соотношения моих бесподобных форм и подвального окна.

Она поднялась, стряхнула прилипшие к штанам травинки и, ни слова не сказав на прощание, направилась к автобусной остановке. Иван какое-то время посидел, прикидывая, стоит ли её догонять, потом всё же не выдержал и рванул следом.

– Слушай, у нас, похоже, одни и те же цели.

– Вовсе нет.

– Даже если нет, где-то они пересекаются, ведь так?

Стася нехотя кивнула и замедлила шаг. Судя по тому, что она слышала о Вольтове, связываться с ним себе дороже, да и раскрывать секреты своей семьи – ни малейшего желания. С другой стороны, удачное расположение его дома может оказаться очень кстати. Опять же, он общался с Зинаидой, которая, вполне вероятно, что-то знала…

– В твоём центре ведь есть какие-нибудь записи…

– О пациентах и клиентах?

– Достань всё, что имело отношение к Черновым, и я подумаю о сотрудничестве.

– Ты соображаешь, о чём просишь? Да я за это сесть могу.

– Только если кто-нибудь узнает. И вообще, я тоже рискую, соглашаясь на твою дружбу.

– Чтобы на что-то согласиться, нужно, чтобы сначала тебе это предложили, – безрадостно буркнул Вольтов. – И чем, интересно знать, ты так рискуешь?

– Психическим здоровьем. – Она зашла в подъехавший автобус и обернулась. – Найдёшь меня, если надумаешь. А если не надумаешь, я сама найду.

Обещание явно не привело Ивана в восторг, но он автоматически кивнул и побрёл прочь – видимо, размышляя о перспективах тюремного заключения.

Вернувшись в свою квартиру, Стася включила чайник, соорудила бутерброд и только тогда подумала, что может быть не одна. Боязливо оглядевшись, девушка налила в кружку молоко, посолила чёрный хлеб и, запихнув угощение за холодильник, громко пожелала домовому приятного аппетита. Ещё немного – и придётся обращаться к Вольтову за профессиональной помощью.

Утолив голод, она устроилась на диване, попыталась нащупать где-то под собой пульт от телевизора, но в процессе поиска устала и с облегчением закрыла глаза, радуясь, что этот день наконец завершился.

Проснулась Стася, когда за окном уже брезжил жидкий рассвет, а комната была наполнена холодными сумрачными тенями. Взгляд тут же упал на большой чёрно-белый портрет, висевший над столом, и девушка, зябко поёжившись, постаралась смотреть в другую сторону. На том, чтобы изображение украшало собой её квартиру, настоял отец, но Стасе это было не по душе, и каждый раз, когда она видела серьёзные строгие глаза, точёный греческий нос и плотно сжатые губы, внутри что-то переворачивалось.

Ей говорили, что они ужасно похожи, просто копия друг друга. Ей говорили, что от него она переняла спортивный талант и характер. Ей говорили, что она стала утешением для семьи и надеждой на продолжение рода… Стасе много чего говорили, только она никогда не понимала, почему её не воспринимают как отдельную единицу и всегда пытаются связать с братом, которого уже давно нет в живых. А даже если и есть, он отказался быть частью их семьи, отказался явиться на её крестины и первый чемпионат, отказался ухаживать за отцом, когда тот серьёзно болел, и помогать маме на даче, отказался хотя бы раз намекнуть, что с ним всё в порядке, отказался подарить родителям спокойную старость, а ей – собственную судьбу, где не было бы его призрака и были бы свои решения…

Стася скорчила портрету злобную рожу и отправилась на кухню. Она корила себя за не самое сестринское отношение к родственнику, но и перебороть отрицательные эмоции не могла. Сколько она себя помнила, отец и мать жили только им и связанной с ним трагедией, а она была для них лишь бледной тенью, подобием из разряда «на безрыбье и рак рыба». Из неё пытались вырастить его аналог, сделать клонированную версию, у которой нет своих особенностей и желаний. В чём-то девушка понимала родителей и очень им сочувствовала, однако быть для них сыном ей давно надоело, а как быть дочерью, её не научили. В результате Стасю тянуло в противоположные стороны, она часто ошибалась и во многих ситуациях не представляла, как поступать. Уйдя из спорта, она впервые начала ощущать себя личностью, и это перевешивало все неудобства и проблемы.

По крайней мере, так было до вчерашнего дня, когда жизнь оказалась существенно разноображена весёлыми испытаниями и нетипичными знакомствами. Возможно, родители не зря старались уберечь её от чрезмерной самостоятельности, но кто предполагал, что реальный мир настолько аномален…

Тоскливые размышления прервал дверной звонок, и Стася с ужасом посмотрела на часы. Кто может заявиться в такую рань, да ещё без предупреждения? Если бы у родителей что-то стряслось, они воспользовались бы телефоном, а остальные…

Что сделали бы остальные, она так и не придумала, потому что звонок повторился и пришлось переместиться ближе к двери. Подкрадывалась она на цыпочках, чтобы не обнаружить своего присутствия, и даже проигнорировала глазок: если там домовой Черновых, его, в силу роста, всё равно не будет видно, а обитатель гроба явно должен быть не из тех, на кого приятно смотреть в четыре утра. Подивившись собственному практически равнодушному отношению к запредельному в своей сверхъестественности происходящему, Стася приложила ухо к двери и моментально услышала раздражённое:

– Если не откроешь, я пройдусь по твоим соседям и расскажу, чем ты занимаешься.

– А чем я занимаюсь? – по-настоящему изумилась девушка, распахивая дверь.

На лестничной клетке стоял хмурый Вольтов с пухлой папкой в руках. Вид он имел самый плачевный, но сразу сказать, в чём именно это заключается, было сложно.