Андрей Щупов - На круги своя…

Впрочем, гадать по поводу собственной участи Аркан не собирался. Все было без того предельно ясно. Он был для охотников такой же юркой шавкой, и можно было не сомневаться, что для грядущего «расстрела» подготовлено все, что нужно. Наверняка, такие же снайперы ждали его с взведенными курками, а те же загонщики смыкали круг поиска, все ближе подходя к затаившемуся зверю. Но «зверь» не хотел погибать, и потому снова уходил в прорыв. Уходил, как много лет назад из чужого душманского плена…

***

Их было всего пятеро – рабов, узников, военнопленных. Никто из них не мог бы с точностью сказать, кто они такие. Двое солдатиков, один офицер, француз-оператор и темнокожий ливанец. Откуда здесь взялся ливанец, было не очень понятно, но в этой войне все перемешалось, как в палитре свихнувшегося кубиста: политика, деньги, религия, национальности. Даже дневное пекло здесь с легкостью сменялось леденым холодом зиндана, а тот же француз-оператор говорил по-русски даже лучше, чем Гани, азиат солдатик, угодивший в плен через неделю после приезда в Афган. Ночью они кутались в рваные одеялишки и дрожали от холода, днем работали, перетаскивая привезенные камни, сооружая по соседству более комфортную тюрьму. Ну, а пока «тюрьма» была не готова, их держали в глубоком подвальчике. Как мрачно шутил хозяин: «В случае бомбежки – в живых останетесь только вы». Он ничуть не преувеличивал. Подвал, как подозревал Аркан, «рубили» такие же, как они невольники, – почва была каменистой, а наклонный коридорчик уходил в глубину на пару десятков метров. Таким образом, в случае обстрела снарядами или ракетами, им, в самом деле, грозила гибель не от огня, а от голода и холода. Понятно, что пленников подобная перспектива не радовала. Прогулками в туалет их не баловали, и холод на такой глубине сочетался с невыносимой духотой. Немудрено, что француз, днем державшийся вполне достойно, по ночам тихо плакал в свою рванину. Насколько знал Аркан, за него не давали выкупа, и хозяева всерьез обсуждали вопрос о его жизни и смерти.

То есть, назвать содержание раба накладным было никак нельзя, но имелся серьезный риск. Что-то там связанное с секретными договоренностями воюющих стран. Как говаривали горцы: СССР проглотил Афганистан, словно колючего ежа. Теперь не мог ни переварить, ни отрыгнуть обратно. В чем-то они, вероятно, были правы. Потому что снова все рисовалось в бестолковом и неясном свете. Потому что воевали с иноверцами, но воевали, пользуясь помощью других иноверцев. Как сто и двести лет назад – жар загребали пришлые державы. Загребали, разумеется, чужими руками. Те из афганцев, кому грамоту не успели преподать, принимали все, как есть, и воевали просто потому что ничего иного им не предлагалось. Другие, из просвещенных и злых на весь белый свет, относились к творящемуся с более дальним прицелом. Верно, благодаря им, к войне густо примешали работорговлю, и приобщившиеся к товарно-денежным отношениям аборигены не видели особой разницы между пришедшими на их родину иноземцами. Возможно, все пришлые, по их мнению, пили из Афганистана сок – и даже не сок, а кровь. А то, что успел наснимать француз в паре со своим дружком коллегой, хозяину тоже не понравилось. Недаром эта парочка пыталась уйти от них по дороге, и только пуля из винтовки с оптическим прицелом заставила «коллегу» ткнуться в руль простреленным лбом, а французика остановить джип и поднять руки.

Ливанец для моджахедов был в некоторой степени «своим». Даже успел вроде бы повоевать с израильтянами год или два. Однако здесь, по его словам, он «прозрел» и перешел на другую сторону. Перешел не слишком удачно, поскольку в тот же день машина, конвоировавшая пленника, подорвалась на мине, а беглеца аккуратно изъяли из дымящегося автозака и препроводили в горы. Видно было, что ливанец жалеет о поспешном выборе, что правдами и неправдами он готов вернуть расположение хозяев. Даже, работая на поверхности, он выказывал рвение больше других, словами и делом стараясь убедить хозяев в собственной «перековке». Не раз и не два он пытался на своем тарабарском языке объясняться с «сокамерниками», однако выглядело это крайне неубедительно. Немудрено, что ему не верили ни свои, ни чужие.

Капитан, поначалу пытавшийся «строить» рядовой состав, довольно быстро замкнулся в себе. Судя по нашивкам, он был не из «боевых», – радиотехнические войска работали больше в тылу, обеспечивая разведдаными авиацию и моторизованные колонны. В отличие от других, офицера чаще выводили на воздух, однако отнюдь не для совместных чаепитий. Сам капитан ничего не рассказывал, но, видимо, для допросов. Никто не знал, чем завершались его долгие «беседы», но именно после них он сдувался, словно воздушный шарик. Аркан, поначалу пытавшийся поддержать сомлевшего радиста, в конце концов, оставил свои попытки. А позже в душу закралось подозрение, что процесс «чаепития», возможно, проходил для господ моджахедов отнюдь не безуспешно. Хотя – что уж такого мог выдать обыкновенный капитан? Карты минных полей, воздушные коридоры перевозчиков или имена кабульских чинуш-ренегатов?..

Не получилось у Аркана сдружиться и с Гани. На красавца Джабара солдатик казах совершенно не походил. Дело было даже не в костлявом теле и не плоском, как сковорода лице. Большой любитель булочек и шоколада, Джабар с удовольствием одаривал сладким всех окружающих, любил, когда вокруг смеются и улыбаются, – Гани же потерял себя еще скорее, чем его товарищи. Единственное, чего он хотел, это жить, и ради этого готов был идти на все. Для него было сущей трагедией, что в этом «всем» нынешние хозяева зиндана, похоже, не нуждались. И потому подобно ливанцу он пресмыкался разом перед всеми: перед тюремщиками, перед случайными жителями кишлака, перед товарищами по несчастью.

Так или иначе, но суровой мужской дружбы между пленными не возникло. Бывает так, что общая беда объединяет, но в их маленьком коллективе этого не случилось. А после того, как из-за спущенного вниз котелка с кашей произошла первая свара, атмосфера стала вовсе невыносимой.

Свару погасить оказалось несложно, но именно в этот день Аркадий окончательно понял, что скоро ему придется бежать – и бежать, скорее всего, в одиночку.

***

Большим знатоком по части подделки документов Аркан бы себя не назвал. Детские дневники и тетради, в которых порой оценки «два» переправлялись на «три», были не в счет. Там ему хватало обычной резинки и бритвочки. Сейчас же следовало сработать по возможности «чисто», и потому он пошел по пути более щадящему, а именно, подобрав похожие чернила, попытался максимально использовать те графические «прорехи», что оставил почерк неведомой паспортистки.