Татьяна Ярославская - Золотой скорпион

– Неужели он сам зарезал Давыдова? – все еще не верил Тимур.

– Сам. Он уже сознался. Впрочем, он даже и не скрывал. И Марину сдал безо всяких сожалений.

– Господи, зачем он ее-то в это впутал!? Неужели не мог обойтись без свидетелей?

– Без свидетелей, наверное, мог бы, а без помощников – вряд ли. Она заманила Давыдова в кладовку, потом уничтожила лишние следы, а ключ от кладовки подсунула Садовскому в стол.

– А он его нашел?

– Нашел. И подложил в кабинет Зайцева. Но снова Марина засекла с этим ключом Сомова.

– Юрия Ивановича?

– Вроде да, так его зовут. В общем, глупая чехарда с ключами. Не понимаю только, зачем это все было нужно. Садовского они и без этого смогли довести до истерики, совсем не обязательно было еще навешивать на него подозрения в убийстве Давыдова. А Марина… Она, похоже, давно влюблена в Зареева. Он ей и приказал тебя окучивать, чтобы сведения о твоем отце получать.

Савченко давно уже выпил свои полстакана, а Тимур все медлил, разглядывая водку, будто там плавала пиявка. Потом выдохнул, задержал дыхание и выпил в один большой глоток. И закашлялся.

– Понятно, пить ты не умеешь, – прокомментировал Николай.

– Научусь еще, – прохрипел Тимур. – Если все в жизни так паршиво будет, будет и повод попрактиковаться.

– Да тебе ли жаловаться? Скажи спасибо, что ты на такой стерве не женился. Вот тогда поздно было бы пить учиться.

– Спасибо.

– То-то же.

– И все-таки женщины в большинстве своем лживые, двуличные и…

– Хладнокровные. Помню, ты говорил.

– А ты считаешь, что это не так?

– А ты думаешь, почему я до сих пор не женат? – вздохнул Савченко.

Митю Гуцуева, Мишу Кациева до самой последней минуты держали в неведении. А в кабинете Ильдара Каримова тем временем собрались все: Маша Рокотова и Павел Иловенский, только вчера вернувшиеся из Архангельска, Вера Травникова, Кузя и Тимур, Жанна Приемыхова с документами, сорвавшаяся из лагеря Лариса Чумикова, следователь Сергей Нестеров, лечащий врач Миши Андрей Пономарев, Алла Ивановна Рокотова и академик Елабугин. И, конечно, Надежда Челнокова и Саша Кациева.

Сначала было решено позвать Мишу сюда, в этот кабинет, но Надя вдруг попросила:

– Можно, я пойду к нему в палату одна? Он не испугается?

– Ничего, – разрешил Пономарев, – он крепкий парень.

Маша Рокотова вызвалась проводить женщину до палаты. За ними на цыпочках все-таки потащился неугомонный Кузя.

Надежда остановилась перед дверью и, судорожно вздохнув, прижала руки к груди.

– Господи, помоги… – прошептала она одними губами.

Маша ободряюще сжала ее локоть и отступила в сторону. Надежда открыла дверь и вошла.

И в этот миг по всей клинике, по всему научному центру пронесся вопль, который, казалось, выдавит стекла, столько в нем было и боли, и счастья, и восторга, и муки. На всю оставшуюся жизнь впечатался этот крик в Машино сердце, а Кузя Ярочкин сполз по стенке на пол и зарыдал в голос.

– Мама-а-а! Мама!!!

То ли этим криком, то ли порывом ветра, влетевшего в открытое окно, распахнуло дверь палаты, и, едва не сбив Рокотову с ног, вырвалось оттуда нечто ледяное, серое, страшное. Кинулось жуткой птицей вдаль по коридору и с воем выскочило вверх по пожарной лестнице огромное неизбывное горе.

Уже опомнившись от наваждения, Маша долго не могла войти в палату, посреди которой стояли, сцепившись в объятиях, мать и сын, стояли и не могли оторваться друг от друга даже для того, чтобы взглянуть друг другу в глаза. Со всех сторон бежали люди, Рокотова никого не подпускала и жестами просила не шуметь и не подходить. Потом появился врач, наклонился над Кузей, но парень, продолжая всхлипывать, замахал руками и снова уткнулся лицом в колени. Пономарев вошел в палату и осторожно разнял болезненные объятия, он что-то говорил Надежде и ее сыну, но они явно не слышали его слов или не понимали, продолжая держаться за руки и теперь, не отрываясь, смотрели друг на друга. У них не было сил что-то говорить, да и не нужно это было сейчас, когда их так долго разделенные души вновь сплетались одна с другой, прорастая, проникая друг в друга.

Когда Надежда и Миша, чуть успокоившись, пришли, наконец, в кабинет Каримова, слезы полились с новой силой: на шею брату кинулась Саша, как две капли воды похожая на него. Плакали все, даже Ильдар и Павел Иловенский тайком утирали слезы. Казалось, весь кабинет наполнился концентрированным трогательным счастьем, и от этого все становились добрее, лучше, чище и чуть стыдились своих слез, и радовались им.

Антона Ильича Елабугина вызвали в отделение: в реанимации только что пришла в себя Татьяна Павловна Давыдова. Маша подумала, что это Мишкин вопль вернул ее назад к жизни.

Наконец, Вера Травникова увезла Надежду и ее детей в дом Каримова. Было решено, что они поживут там, пока оформляются все необходимые документы.

– Она решила возвращаться в Архангельск? – спросил Ильдар.

– Да, я дал распоряжение купить там хорошую трехкомнатную квартиру, – ответил Иловенский.

– Я перед Мишкой в неоплатном долгу. Хочу выделить ему небольшой пакет акций моей компании, пусть получает дивиденды.

– Отличная идея, – согласился Павел, – я тоже готов выделить процент.

– А уж мне сам Бог велел, – улыбнулась Рокотова, – я ж только благодаря Мише в живых осталась.

– Быть может, мы все остались в живых, только благодаря ему, – уклончиво заметил Ильдар. – Сейчас Антон Ильич освободится, у него для нас есть сюрприз.

– Приятный?

– Нет, Маша, на сей раз ничего хорошего.

Ждать сюрприза по распоряжению Ильдара остались Рокотова, Иловенский, Каримов, Нестеров, Тимур и Кузя. Минут через сорок к ним присоединились Елабугин и программист Алексей Навицкий.

– Что там с Давыдовой? – забеспокоился Нестеров.

– Все в порядке. Пришла в себя, самочувствие отличное, попросила поесть. Пока ничего об эксперименте не помнит, кроме того, что заснула и проснулась, считает, что прошло несколько часов. Думаю, через пару дней можно будет выписывать, если не будет шока, когда узнает, что больше недели у нас тут отсыпалась.

– Антон Ильич, давайте уже, не томите, – взмолилась Маша Рокотова, присутствие Навицкого ничего хорошего не предвещало.

– Значит, так, – начал академик. – Что мы на текущий момент имеем? Два микроэлектронных прибора самой необычайной конфигурации и внешнего вида. Назовем их Скорпион и Стрекоза.

– И стрекоза тоже?! – снова не удержалась Маша.

– Да, тоже. Стрекоза номер один. А номер два, увы, улетела, как мне сегодня сообщил уважаемый следователь, в открытое окно из кабинета проректора университета.

– Да, – кивнул Нестеров. – Улетела из кабинета Зайцева.