Наида Баширова - Конец игры

Врач удивленно посмотрел на него.

– Я только…

– Никаких уколов, – не дал ему договорить Амир. – У нее аллергия на лекарства. Если нетрудно, принесите воду, а лучше кофе с бренди.

– Кофе найдется, а вот бренди не обещаю.

Только через два часа Наргиз пришла в себя настолько, чтобы отправиться в полицейский участок и отвечать на вопросы капитана и появившегося вскоре агента ФБР. В семь часов вечера, измученные, подавленные, они вернулись в отель. Целый день у них во рту не было маковой росинки, и Амир уговорил Наргиз отправиться в ресторан и что-нибудь поесть. Она с трудом глотала пищу, а когда вернулась в свой номер, ее долго и тяжело рвало. Амир не оставлял ее ни на минуту, но, когда часы пробили одиннадцать, она потребовала, чтобы он ушел к себе. Амир повиновался, хотя и неохотно. Нельзя, чтобы в таком состоянии она оставалась одна.

Вернувшись к себе, он долгое время сидел в задумчивости, потом вскинул руку, посмотрел на часы, поворачивая циферблат так, чтобы на него упал лунный свет, проникавший в комнату сквозь жалюзи. Часы показывали начало первого. Не раздеваясь, он растянулся на широкой кровати и некоторое время прислушивался к звукам из соседнего номера, но там было тихо. Он подумал, что надо позвонить Максиму, взял в руки мобильник, но передумал: не будет он на ночь глядя портить ему настроение. Хотя в Москве, кажется, уже утро. тем не менее, он не станет звонить. Зная, что Максим, звонивший им ежедневно по несколько раз, обязательно позвонит сам, он отключил телефон.

Амир не думал, что сможет заснуть после тех волнений, которые принес этот не лучший день в его жизни, но стоило ему закрыть глаза, как он уснул. Среди ночи он проснулся от неясного шума и несколько минут тревожно вслушивался в ночные звуки. Нет, кругом было тихо. Наверное, просто показалось. Но стоило ему снова закрыть глаза, как тишину разорвал звон разбитого стекла. Звуки доносились из соседнего номера, и Амир, вскочив с постели, выбежал в коридор. На стук в дверь Наргиз не отозвалась, и ему ничего не оставалось, как, вернувшись к себе, попытаться забраться к ней через балкон. Это оказалось несложно, и через минуту он открывал дверь, ведущую из балкона в ее комнату. Наргиз стояла посреди гостиной, держа в руке какой-то предмет. Он не сразу понял, что это ваза для цветов. Мгновенье спустя фарфоровая вещица причудливой формы полетела через всю комнату и, ударившись об стену, разбилась на тысячу осколков. За вазой последовала пепельница из цветного стекла. Графину с водой повезло больше. Амир успел перехватить ее руку и, с трудом расцепив пальцы, отнять графин.

– Ну что ты, разбудишь всю гостиницу, – пробормотал он, тревожно глядя на нее. В подтверждение его слов, раздался стук в дверь. Не отпуская руки Наргиз, он направился в прихожую, открыл дверь. За ней стояла дежурная по этажу с хмуро сдвинутыми к переносице бровями.

– Из вашего номера раздавался странный шум. Что у вас происходит?

– Ничего страшного, – отозвался Амир. – Просто моя девушка поскользнулась, налетела на шкаф и задела вазу с цветами. Простите, ради Бога, за беспокойство. Мы возместим все убытки.

Он одарил дежурную по этажу своей самой лучшей улыбкой. Та ушла, бормоча себе под нос:

– Ну уж эти русские! С ними всегда столько хлопот.

Амир вернулся в гостиную и оценил разгром, учиненный Наргиз.

– Тебе здесь нельзя оставаться, еще поранишься. Весь пол усыпан осколками.

Ярость и гнев, душившие Наргиз, внезапно покинули ее. Теперь из нее, казалось, выжали все соки, и она безропотно, с трудом передвигая ноги, двинулась за Амиром. Оказавшись в его номере, она опустилась на стул, заботливо придвинутый им, и сидела без движения, уставившись в одну точку. Некоторое время он наблюдал за ней, потом сел перед ней на корточки, взял двумя пальцами за подбородок и заставил посмотреть на себя. У него тут же возникло неприятное ощущение, что она смотрит не на него, а сквозь него.

– Наргиз! – позвал он ее. Она не шелохнулась, и он повторил: – Наргиз! Наргиз! Ты меня слышишь?

Она словно окаменела, на какой-то миг ему даже показалось, что уже ничто не сможет вывести ее из апатии. Что-то словно умерло в ней, все жизненные силы разом иссякли. Он не мог видеть ее такой. Ему хотелось встряхнуть ее, заставить почувствовать, что несмотря ни на что она жива, что она не должна поддаваться слабости, что сейчас как никогда нужны ее трезвый ум, умение нетривиально мыслить и принимать нестандартные решения.

Ему больно было смотреть на нее. Он знал, как она ценит дружбу, знал о тех удивительно нежных товарищеских отношениях, которые связывали ее с Чингизом, понимал, как тяжело сознавать, что один из самых близких тебе людей мертв, умер страшной, мучительной смертью. Даже ему, мужчине, много повидавшему за свою жизнь, было невыносимо тяжело глядеть на изуродованный труп друга, и он мог только представить себе, что чувствовала она, увидев то, что осталось от некогда поразительно красивого мужчины.

Он знал, что она сейчас чувствует. То же самое происходило с ним, когда он узнал о смерти жены и дочери. В тот момент он сам был готов убить кого угодно, и если бы не Наргиз, неизвестно, каких глупостей он тогда наделал бы. Уж точно убил бы Нагиева, которого подозревал в убийстве Марии и Оли, и, скорее всего, был бы убит сам. А позже он чуть с ума не сошел, узнав, что не может немедленно вылететь в Москву. Он не знал, как переживет те долгие часы, которые оставались до вылета самолета, и снова рядом оказалась Наргиз. Физическая близость с ней тогда не просто спасла его от гибели, но и сохранила разум, спасла от сумасшествия. То была самая странная ночь в его жизни, и он не сказал бы, что хотел повторить ее. Ни с одной женщиной ни до, ни после он не испытывал того, что с ней в ту потрясшую его ночь. Физическая боль странным образом смешалась с чувственностью и страстью и заставила забыть, вытеснить, пусть и на время, другую боль – страшную боль от потери близких людей.

Сможет ли он помочь ей так же, как и она когда-то помогла ему? И что он должен для этого сделать? Он резко поднялся с корточек, протянул руку и рывком притянул ее к себе. Не давая ей опомниться, он заломил ей руки назад, прижал что есть силы к себе и впился ей в губы грубым, почти свирепым поцелуем. Он застал ее врасплох, но через мгновение она уже брыкалась, пытаясь освободиться, уйти от его жестких губ, от рук, которые срывали с нее одежду. Но он был куда сильнее, и вскоре она устала, ее сопротивление ослабло. Он тоже сменил тактику. Теперь это был самый нежный любовник, который только может быть. Сильные опытные руки обещали блаженство, чувственное наслаждение, а главное – забытье. Этого она сейчас хотела больше всего. Забыться, заснуть и никогда не просыпаться.