Александрина - Слеза Будды

Придя домой, почувствовала лёгкий озноб. Выпив большую чашку горячего чая с лимоном и мёдом, попыталась уснуть, совершенно забыв о назначенном на понедельник бракосочетании. Однако, информация, полученная от Бориса Львовича, продолжала будоражить моё воображение, не давая сомкнуть глаз. Я перебирала в уме людей, известных мне по рассказам бабушки Ани и Рихтера, которые держали в руках эту серёжку. Их оказалось восемь. Мысленно я проследила всю цепочку. Первым звеном был сам ювелир, изготовивший гарнитур, затем мой прадед и прабабушка, приёмщик ломбарда, гусар, его брат, отец Рихтера и он сам. «Прабабушку с прадедушкой, гусара, и разумеется Рихтера можно сразу исключить». – думала я. – Остаются четверо. А сколько ещё человек могли соприкасаться с этой серёжкой, я не узнаю никогда». Это был тупик.

Присев к окну, которое давно ассоциировалось в моих мыслях с порталом, соединяющим меня с прабабушкой, стала взывать к ней, моля о помощи. Но она не подавала никакой весточки.

Озноб нарастал. Я померила температуру. Ртутный столбик термометра остановился на отметке 39,9. Впав в забытьё, я провалилась в тяжёлый беспокойный сон. Ночью снились кошмары. Я видела прабабушку. Змеи на её гарнитуре ожили, и стали сползать с виноградных гроздьев к шее, при этом с каждой секундой их становилось всё больше. Достигнув шеи, они начали стремительно увеличивались в размерах и обвиваться вокруг неё. Змеиный узел затягивался. Вдруг из короны Клеопатры вылезла самая маленькая змейка, державшая во рту чёрный бриллиант, который скатился с её длинного языка, и, попав в клубок змей, заставил их вновь уменьшиться в размерах и вернуться в исходное положение.

Я проснулась в холодном поту. Подушка и постельное бельё, не говоря о ночной рубашке, были насквозь мокрыми. Меня мучила жажда. От слабости я еле встала с постели, понимая, что мне срочно нужно выпить как можно больше жидкости, чтобы не упасть в обморок. Напившись воды прямо из-под крана, с трудом сменила постельное бельё и накрылась вторым одеялом. К утру начался кашель.

Проснувшись к полудню, почувствовала жар во всём теле. Было тяжело дышать. Кашель усилился. Решила позвонить шефу:

– Александр Ромуальдович, кажется, у меня пневмония, – поздоровавшись, произнесла я.

– Я сейчас приеду.

– Не надо. Просто хотела предупредить, что не буду завтра на работе, – слабым голосом ответила я и положила трубку.

Через минут сорок раздался звонок в дверь. Накинув халат, даже не заботясь о своём внешнем виде, направилась открывать двери. В проёме стоял Рихтер.

– Что с вами? – испуганно спросил он, подхватывая моё бесчувственное тело на руки, потому как в этот момент силы покинули меня и я практически упала в обморок.

Положив меня на диван, шеф начал выслушивать мои лёгкие, прихватив с этой целью фонендоскоп.

– У вас, кажется, на самом деле воспаление лёгких. Нужно ехать в больницу.

– Я никуда не поеду, – придя в себя, ответила я.

– А вас никто не будет спрашивать.

Он по-деловому начал собирать необходимые вещи, консультируясь со мной. Предупредив дежурного врача о том, что везёт пациентку в терапевтическое отделение, помог мне одеться и сесть в машину. Через 20 минут мы уже были в больнице.

Бракосочетание пришлось отложить, о чём я сообщила родителям по телефону, сказав, будто мне срочно нужно уехать в Ленинград на пару недель по заданию профессора, касающегося моей диссертации. «Наверное, это – знак свыше», – подумала я, не зная, радоваться или печалиться этому обстоятельству.

Шеф навещал меня каждый день. Я быстро шла на поправку. В конце недели ко мне в палату заявился человек, представившийся следователем по особо важным делам, капитаном Никишкиным. Он был сравнительно молодым человеком, самоуверенным и амбициозным, но при этом не изуродованным интеллектом. Показав удостоверение, подтверждающее его личность и должность, следователь придвинул стул к моей кровати и, достав большой блокнот с ручкой, начал меня допрашивать:

– Ваша фамилия, имя, отчество.

– Илюшина Татьяна Павловна, – ответила я, не на шутку перепугавшись. – А что произошло?

– Вы обвиняетесь в убийстве.

– Что-о-о? Кого? – не поверив своим ушам, спросила я. – Кто-то из моих пациентов умер?

– Не валяйте дурочку, – грубо ответил Никишкин. – Где вы были в прошлую субботу с 21-го до 24-х часов?

– До девяти вечера была у своего знакомого, Бориса Львовича, в антикварном магазине, – ответила я, недолго думая, так как очень хорошо запомнила тот вечер. – А потом пошла домой.

– А что вы так поздно делали в антикварном магазине? Ведь по субботам магазин работает до 16.00.

– Была в гостях у Бориса Львовича. Он большую часть жизни проводит в своём кабинете; можно сказать, живёт в нём.

– Кто это может подтвердить? – спросил он, продолжая записывать мои показания в свой блокнот.

– Он сам.

– Он вряд ли сможет это сделать.

– Это почему же?

– Потому, что убит.

– Этого не может быть! – воскликнула я, не веря своим ушам. – Когда я уходила, Борис Львович был в полном здравии.

– Откуда вам так точно известно время вашего ухода от него? – продолжал бесстрастно допрашивать следователь.

– Кукушка прокуковала 9-ть раз, – ответила я упавшим голосом.

– Какая ещё кукушка?

– В настенных часах. Она всегда напоминала мне, что пора уходить. Как это произошло?

– Хотелось бы от вас услышать подробности.

– Я ничего не знаю.

– С какой целью вы приходили к директору антикварного магазина? – продолжил допрос Никишкин.

– Он сам меня пригласил. Хотел просто повидаться (мы с ним давние знакомые), а заодно и со своей новой помощницей познакомить. Послушайте, а какое это имеет отношение к убийству?

– Здесь я задаю вопросы, а вы отвечаете, – произнёс он, по-моему, самую банальную фразу, без которой не обходится ни один следователь.

– Если это для вас так важно, его помощница Зина может подтвердить мои слова.

– Она уже дала показания. Только Зина ушла из магазина около половины девятого, а вы остались. Это так?

– Да. Всё так и было.

– С какой целью вы задержались у жертвы?

– Чтобы проконсультироваться по поводу одной вещи. Мне не хотелось это делать при посторонних людях. Кстати, эта вещь осталась у Бориса Львовича. Он обещал на следующий день показать её знакомому ювелиру.

– Что за вещь?

– Серёжка в виде виноградной грозди, увитой змеёй.

– Вот. Уже теплее, – удовлетворённо произнёс следователь, будто получил важную для следствия информацию. – Так и запишем: пришла, чтобы сдать на продажу антикварную вещь.

– Я так не говорила, товарищ следователь. Прошу не искажать моих слов. Я сказала, что была приглашена Борисом Львовичем в гости, а заодно решила проконсультироваться по поводу семейной реликвии. Предлагать её на продажу совершенно не входило в мои планы.