Максим Горбушин - Туда, где фабрикуют облака

Мы удивительно переглянулись друг с другом, а затем одновременно произнесли:

– Школа…

– Это очень странно, – сразу добавил Макс – но вполне возможно, что ответ лежит где-то на поверхности.

– Ответ всегда намного ближе, чем мы думаем, но стоит об этом узнать, как туман незнания пропадает, и мы оказываемся в пустоте. Знания режут пелену перед глазами, но страдает от этого наша фантазия – подумал я, но озвучивать это не решился.

Вместо слов, что вероятнее всего сделали бы меня противником народа, я решил осмотреть помещение и найти хотя бы минимальную возможность уцепиться за разгадку.

Первым делом я взглянул на бумажный самолетик – помятый, опороченный алой кровью, но идеально сконструированный и ни разу не взлетавший. Он оказался пустым и бессмысленным. Затем я проверил его одежду – она была как у обычного среднестатистического зажиточного человека со множеством дорогих костюмов, уже разрывавших шкаф. Среди них были как плохие, так и хорошие. Далее я осмотрел холодильник и увидел большое пристрастие к алкоголю и малое количество правильной и здоровой пищи. На полу валялись вещи – но их значимость сравнима с песчинкой. Иными словами – улик и правда не имелось.

– Скорее сюда, – откуда-то из ванны донесся голос Макса.

На стене горела слабая красная лампа, от которой становилось не по себе. Рядом с душевой кабиной красовался странный и одновременно пугающий рисунок глаза, а также надпись, выполненная черной краской: «Теперь я познал истину и имя ЕМУ – невежество. Теперь я свободен и могу жить, не задумываясь о завтрашнем дне. Но бывает, ОН смотрит на меня, присматривает. Лишь ЕГО глаза меня действительно пугают.»

– Невежество не открывает глаза на происходящее, как об этом думал он. Оно лишь вводит нас в заблуждение, доказывая существование свободы, которой на самом деле никогда не было, – произнес Макс и словно бы ушел вглубь самого себя.

– Видимо у него было очень шаткое здоровье и ему следовало обратиться к врачу. Однако я все равно не верю, что это могло быть самоубийство.

– Броксы Тома должны были заметить изменение в организме и начать подавать тревожный звонок. Но ни о каких травмах не упоминается, а значит…

– Значит то, что он был здоров, либо его броксы были сломаны. Также есть возможность что эта надпись была сделана не этим жильцом, а кем-либо другим.

После этих слов мы вдвоем еще какое-то время осматривали помещение, но не нашли ничего нового. Мы вышли на балкон, закурили электронные сигареты, которые теперь лечили, а не калечили организм, и задумались каждый о своем.

– Неужели это и правда происходит снова? – слетело у меня с губ скорее намеренно, чем случайно.

Хоук какое-то время молча курил, но затем внезапно ответил:

– Я уверен, что за всем этим стоит не человек, Стен, – его глаза пристально рассматривали бегущие по небу облака. – Подчинение, как и зависимость, – составляющая любого нормального человека. Над нами всегда есть тот, кто выше, а под нами тот, кто ниже. Но если кто-то выбивается из этой системы – он становится богом.

Такое заявление меня ошарашило и заставило задуматься. Мой взгляд устремился вдаль, и я увидел стоящую вдалеке фабрику, откуда нежно, словно перышко, взлетало белое и пушистое облако. Ни с того, ни с сего я вдруг произнес фразу, которую не ожидал услышать даже от самого себя: «Туда, где “фабрикуют облака”».

– Хочешь сказать, что мы начнем играть с богом? – спросил я у Хоука.

– Эта игра уже давно началась – ответил он, и, резко развернувшись, направился к выходу.

– Счастье – это не то, за чем гонится человек, а то, от чего он убегает, – начала говорить женщина и затянулась сигаретой так, будто это был самый сладкий запах цветов или невероятно нежный запах кофе с молоком. – Когда человек дарит нежность и заботу, то люди думают, что это любовь. На самом же деле, такие эмоции являются лишь следствием. Да и посмотрите на меня – разве может такая славная проститутка, как я, подарить любовь? Бросьте, это иллюзия.

После этого она замолчала и осмотрела всех людей, что находились каким-то образом так близко и так далеко. Всего нас было десять человек. Десять обманщиков, притворщиков и просто омерзительных животных для социума. А во главе этого круга сидел наш вечно излюбленный пастух, а точнее пастушка – доктор Сара. Ее лицо всегда так блистало, будто она умывалась утренней зарей и питались исключительно счастьем и радостью. И многие задавались вопросом: человек ли она вообще? Но если вам так интересно, то нет. Она была самым настоящим андройдом, призванным дарить заботу.

– Прошу, мисс Эмбер, – произнес ее нежнейший голос, – мы хотим узнать, как можно больше о вашей истории, чтобы помочь. Вы очень ценный человек, и ваши друзья хотят, как можно скорейшего вашего выздоровления.

Проститутка ухмыльнулась и игриво скрестив ножки, выстрелила взглядом прямо в меня. Тело ее было чистым, свежим, груди открыто выпирали из глубокого декольте, а лицо хоть и уступало в красоте доктору Саре, однако тоже было по-своему весьма привлекательным.

– Я не верю вашим словам, доктор, – произнесла Эмбер так тихо, что заставило мое сердце затрепетать. – Ни одному вашему слову.

– Стоит ли тогда напоминать, что именно этот поступок поможет вам остаться индивидуальной личностью и обладательницей памяти?

– Нет, – так же тихо ответила Эмбер и выпустила клуб дыма. Из ее глаз тихой струей, будто осенние ручьи, побежали слезы.

На самом деле в девяти случаев из десяти, человек мог бы спокойно рассказать о содеянном и в полном одиночестве. Но врачам нужно, чтобы ты устыдился себя, даже если не сделал ничего постыдного. Для них все мы лишь актеры на театральном поприще.

– Неужели нам необходимо повторять это снова и снова? – вмешался я в этот диалог и тем самым привлек к своей персоне слишком много внимания.

От одного взгляда Сары мои чувства сострадания улетучились, и я был готов снова тихо сидеть на месте.

– Вы же знаете правила общества помощи, мистер Хоук. Это все для вашего здорового сознания и подсознания. Каждый должен найти себя, Макс, и вы тоже обязаны это сделать.

Но я не искал себя. Это было даже не потому, что мне не интересно узнать кто я, а потому, что потерять самого себя попросту невозможно. Разве может какой-то проступок или подлость изменить наше непоколебимое сознание? Да и любое сознание – это всего лишь два зеркала, направленные друг на друга, и потеряться среди них было бы весьма проблематично, а вот удариться головой в надежде узнать, где кончается наше представление и начинается реальность казалось мне возможным, и я бы даже сказал, вполне естественным. Все же сейчас, рядом со мной сидели десять человек с похожими историями и жизнями, различия были лишь в месте и людях. Все мы знали, что из-за правонарушения нас ждет расправа. Но еще лучше мы знали, что без этого же наказания у нас отсутствовал бы страх, а значит не было бы добра и зла.