Полина Табагари - Дневник алкоголички

Жанна решила, что свой первый раз у нее будет только в законном браке, потому что не существует никаких гарантий, что мужчина не бросит тебя сразу после секса, а в правилах Жанны риск отсутствовал как таковой. У нее была распланирована каждая мелочь, и она этого не скрывала. Миша был в курсе всех ее странностей и принимал это. Он вообще уважал женщин. Меня восхищало, что он с нами считался, с женщинами, я имею в виду. Тогда мы были для общества в роли вечной обслуги – вырастить, обучить, полечить каждодневно, но вот обязанности посерьезнее припасены для мужчин. Вы замечали, что женщин брали в вагоновожатые, ну, может, еще в водители троллейбусов, но вот водитель автобуса – мужчина. Машинист – мужчина. Пилот – мужчина. Меня искренне удивляло, почему трамвай и троллейбус доверили женщинам, а автобусы нет. Потому что нельзя по рельсам сбежать с маршрута? Отклониться от курса? Заехать не туда? Какие-то вечные предрассудки. А Михаил был прогрессивных взглядов, но при этом уважал другие женские взгляды на традиционные патриархальные ценности.

Не могу с уверенностью сказать, готов ли он был тогда на ней жениться, раз принял то, что спать она с ним до свадьбы не будет или встречался просто, потому что нравилось проводить с ней время. Мы это так и не обсудили потом. Вроде как на тему его прошлых отношений был мораторий, и имя Жанны никогда не всплывало в нашей семейной жизни. Даже после того, как я узнала, что она удачно вышла замуж и уехала куда-то в Америку, я сдержалась посплетничать с мужем о судьбе бывшей дамы сердца. Я так поняла, что она или разочаровалась в русских мужчинах или просто ей тут все обрыдло. Жанна тоже в чем-то была не от мира сего, со сводом ее правил и глупейших принципов (не разогревать еду на сковородке, а есть только свежеприготовленное). Она отгораживалась от мира, надевая корону из правил, и в то же время всегда хотела быть своей в любой компании – такое сочетание любого сведет с ума.

Возвращаясь к первой пробе, я просыпаюсь в комнате общежития, а Жанны нет. Странно… Решила, может, до магазина с утра побежала. Трудно было соображать, что к чему, как и сейчас, только и думаешь, лишь бы не сдохнуть, пережить несколько часов, сутки, двое, чтобы вернуть свою жизнь назад, перестать умирать от головной боли, сушняка и стыда.

Про стыд – это отдельный разговор. Сначала, когда выпиваешь и творишь глупости под «мухой», стыдно долгое время: месяц, два, полгода, год, смотря как умудришься накуролесить. Смутные картины твоего позора накануне так и стоят перед глазами. А потом период неловкости за себя сокращается. Повеселилась в пятницу, не стыдно уже ко вторнику, а к следующей пятнице ты готова снова чудить с молодецким задором. Это так планка нравственности понижается?

С каждой пьянкой приближаешься к отметке, где чувство стыда отмирает, оно изживается частотой отвратительных проступков. Я на много лет распрощалась с каким бы то ни было смущением. Кто что с тобой вытворяет, что делаешь ты – ведь это вроде и не ты, потому что в обычной жизни ты так себя не ведешь. Получается, кто-то другой в тебя вселяется, а за незнакомого человека ты уже не отвечаешь. Удобно, правда, так рассуждать? Это когда еще можешь рассуждать. Потом перестаешь анализировать, просто хочется выпить и вернуться в состояние, когда тебе легче, когда ты для себя значим.

Прости, Света, мысли блуждают. Я ведь никогда откровенно и не разговаривала насчет алкоголизма. Потому что сначала не верила, что у меня проблемы с выпивкой и было плевать на увещевания близких, позднее на всех стало плевать и, прежде всего, на себя, потому что та, выпившая Ольга, выигрывала в любых спорах. Она и сейчас победила. Я не знаю, что она натворила. Это я несколько часов просидела с трупом в квартире, заполненной полицейскими и криминалистами, в чужом городе, а теперь второй час утомляю вас своими воспоминаниями. Она ушла, я осталась, и все это дерьмо разгребать мне.

Я очнулась ближе к вечеру, там же в общежитии, умирая от похмелья и стыда. Кто-то стучался, заглядывал, высунув голову в проем, хихикал и захлопывал дверь. Смешно им было. Жанна вернулась затемно. Комнату освещал фонарь, который обычно мешал спать нам по ночам, ослепляя электрическим светом. Жанна прошла и села на кровать, не включая лампу, видимо, боялась меня разбудить или боялась того, что я увижу ее лицо в тот момент. «Оля?» – тихонечко произнесла соседка. Комната наполнилась внезапно возникшим напряжением от её тяжелого вздоха и последующего, почти незаметного из-за уличного гула: «Ну, хорошо». Я притворилась спящей: ни Жанна, ни я не готовы были общаться. Поэтому я до утра не открывала глаза, хотя и не могла провалиться в глубокий сон.

Утром соседки уже не было в комнате. Видимо, она побежала пораньше к первой паре. Я, как обычно неспешно собралась, натянула застиранную выцветшую блузку, черные штаны и пошла пешком до института. Тогда тоже была весна. Не такая, как сейчас, приходящая неожиданно, врывающаяся летним изобилием одним днем во все дворы и улицы. Весна была такой, какой ей и полагается быть: размеренной, постепенной, иногда щедрой на тепло, иногда строго холодной, но всегда с надеждой. Когда открываешь окно или выходишь за порог дома и вдыхаешь свежий воздух, а он обещает добрые перемены, дарует ощущение важных открытий. Деревья долго стоят пустыми и за несколько дней преображаются, расцветают, и такая весна всегда подобно чуду.

Я шла мимо этого нарастающего и пока неочевидного волшебства, и мне впервые казалось, что даже голые ветки деревьев в курсе того, что я напилась, и шумят они по-особенному, чуть перешептываясь. И прохожие странно посматривают в мою сторону, весь город в курсе того, как глупо я себя вела и теперь посмеивается. Что же будет, когда я войду в аудиторию? Тут меня осенило, что Жанна могла вскочить пораньше только для того, чтобы выложить моему курсу о застолье накануне. Хотя глупое предположение: на этих посиделках был Семен, он мог разнести вплоть до деканата, у него ничего не удерживалось за зубами. Я зашла в лекционный класс, готовая умереть со стыда прямо на месте, и медленно села за первую парту, стараясь не издавать ни единого вздоха. К удивлению, никаких особых возгласов и иронизирующих шуточек не прозвучало. Так сзади пару смешков, но кто знает, о чем они в том момент шушукались.

Вечером я вернулась к себе в общежитие. Жанна сидела за письменным столом, поздоровалась со мной, как обычно, и с показательным усердием уставилась в книгу. Михаил после того случая заходил реже, и все равно, когда он бывал у нас, мы не могли наговориться. Уже когда окончательно потеплело, Жанна тащила его в парк или на аттракционы, поэтому до его призыва мы виделись пару раз.