Сергей Качуренко - Девятое звено

– Алло, Сергей? – услышал давно забытый хрипловатый голос. – Это Баграт Кравченко. Помнишь такого? Мне надо срочно с тобой увидеться. У меня большое горе.

– Здравствуй, Баграт, – ответил осипшим от волнения голосом и прикрыл ладонью трубку, чтобы прокашляться. После чего заговорил увереннее. – Конечно, конечно же, помню! Давай встретимся. Ты можешь прямо сейчас приехать ко мне домой. А что у тебя стряслось?

– Я Киев совсем не знаю, – посетовал он в ответ. – Мой друг из грузинского посольства говорит, что недалеко от их здания на улице Мельникова есть неплохое кафе. «Уют» называется. Приходи завтра в девять часов утра – там и поговорим. И спасибо за приглашение и за то, что не прикинулся, будто меня не знаешь.

Я собирался ответить, но в телефоне послышались короткие гудки. Положив трубку, посмотрел на светящееся окошко определителя номера – там мерцала строчка «номер абонента скрыт».

«Повезло еще, что жена уехала к родителям и не видит меня в таком растерянном состоянии», – подумал, направляясь в кухню.

Затевать ужин не хотелось, но во рту все еще было сухо. Поэтому заварил крепкий чай, но так и просидел над чашкой, окунувшись в поток сумбурных мыслей и воспоминаний. А когда спохватился, чай уже остыл.

И вот сегодня, то есть 2 марта, я приехал к назначенному времени в кафе «Уют», где и сидел в ожидании встречи с давнишним армейским другом.

Из-за неожиданного поворота событий мозги были забиты размышлениями о канувшем в лету Союзе и его многострадальной общности – советском народе. А еще воспоминаниями о том, как мы служили с Багратом в Очамчири. Тем временем часы указывали на то, что встреча то ли откладывается, то ли не состоится.

«Ну почему нельзя было догадаться, попросить у Баграта номер телефона? – нещадно корил я себя. – Рассуждаешь тут о совковости, а сам-то на ровном месте утратил самообладание и размяк, как кисейная барышня. Тоже мне – бывалый сыщик. Хотя бы фамилию грузинского дипломата спросил. Правильно говорит жена, что высокое звание может кардинально сузить высоту лба».

Неизвестно, чем бы закончилось самобичевание, но сквозь залепленное мокрым снегом окно заприметил, как напротив кафе остановился черный «мерседес». Задняя дверца распахнулась, после чего из салона выбрался высокий худой кавказец в длинном кашемировом пальто под цвет машины. Придержал рукой широкополую шляпу и, осмотревшись по сторонам, направился в кафе.

Не смотря ни на что, я сразу узнал Баграта. И не в последнюю очередь по специфическому профилю коренного жителя кавказских гор. Как и в молодые годы, он абсолютно не походил на свою маму-украинку, а теперь и подавно.

Серая шляпа с загнутыми вверх полями была надвинута на глаза, и казалось, что горбинка на выступающем носу служит для нее своеобразным ограничителем. Традиционные пышные усы, как и раньше, скрывали тонкий разрез губ, а острый подбородок и выступающий кадык покрывала густая черная щетина.

Затаив дыхание, я поднялся и поспешил навстречу старинному другу – с каменным лицом он снял шляпу и молча меня обнял. Я сразу почувствовал облегчение, но заметил, как плечи Баграта стали мерно подрагивать. Уткнувшись лицом в меховой воротник моей куртки, он беззвучно рыдал. Мы стояли посреди зала, а посетители кафе и девушка-официантка с интересом наблюдали эту немую сцену.

– Пойдем за столик, Баграт, – предложил я после того, как он немного успокоился и, отстранившись, осмотрел меня с головы до ног.

– Ну, здравствуй, дорогой! – наконец поздоровался и попытался улыбнуться. – Никогда не думал, что вот так встретимся. Вообще не думал, что хоть когда-нибудь встретимся. Прости меня – знаю, что дурак.

Расположились за столиком, и Баграт попросил официантку принести бутылку грузинского или абхазского вина. Ну и что-нибудь перекусить.

– Горе у меня великое, Сережа, – скорбно сообщил после ее ухода. – Дочка погибла здесь в Киеве. Два дня назад.

В одночасье он превратился в дряхлого старика и снова беззвучно зарыдал, прижав к лицу полы своей шляпы. А я вдруг подумал: «Сколько бы ни насиловал я свои мозги в поисках причины столь неожиданного звонка, никогда бы не додумался до такой страшной версии».

– Мне очень жаль, Баграт. От всего сердца искренне тебе соболезную. Но как это случилось?

– Не знаешь, здесь курить можно? – спросил он, вытирая лицо платком и оглядываясь по сторонам. – Ужасно хочу курить.

– Можно, для этого и пепельница на столе. Пожалуй, и я составлю тебе компанию.

Кравченко закурил и положил рядом с пепельницей примятую пачку абхазских сигарет «Астра», которые всегда были популярными в Абхазии.

– Угощайся, дорогой, – предложил, пододвигая пачку. – Наверное, давно абхазских сигарет не курил? Помнишь, мы в армии только «Астру» курили?

– Конечно, помню. Так что же все-таки произошло?

Он посмотрел куда-то мимо меня, а потом опустил глаза и произнес медленно и с давней болью:

– Этот вопрос не дает мне покоя всю жизнь. Просто фатально меня преследует. Что случилось с нашей дружбой, Сергей? Что случилось с нашей общей страной? Что потом произошло с Абхазией? Что не так с моей семьей? С моей Ламарочкой…

– Ламара – это твоя дочь?

– Она уже на выпускном курсе университета училась, – закивал головой убитый горем отец. – Решила пойти по стопам отца…

– Прости, Баграт. Мне близка твоя боль, но ты не мог бы рассказать все по порядку? Мы не виделись тридцать лет, и, как ты понимаешь, я ничего о тебе не знаю.

– Да, да, конечно, – спохватился он. – За последние годы я настолько привык к душевным переживаниям, что, кажется, стал воспринимать все поверхностно и безучастно. Но сейчас, увидев тебя, снова почувствовал, как все невыносимо – не знаю, как с этим справиться. Я ведь остался совсем один. Извини, меня опять уносит в дебри.

– Ничего, дорогой, можешь не торопиться. А с душевной болью справиться действительно тяжело. В таких случаях принято говорить, что время лечит и нужно потерпеть, но я подобных шаблонов не люблю. Есть раны, которые не заживают, и остается лишь научиться, с этим жить. А еще постараться, чтобы подобных ран больше не прибавлялось.

– Ты стал мудрым человеком, – заметил он, прищурившись. – Наверное, потому что умеешь прощать. Хотя ты всегда был альтруистом. Я сужу об этом по тому, насколько искренне ты умеешь просить прощения. Я ведь все твои письма получил и сохранил. Спросишь, почему не отвечал? Да потому, что я гордый! Эта гордость вот где у меня сидит!

Кравченко повысил голос и резким движением приложил ладонь к своему кадыку. Девушка в шубе, заметно уставшая от ожидания, безучастно взглянула в нашу сторону и, вздохнув, отвернулась.