Ричард Цвирлей - Смертельный удар

– Черт, – выругался Вилли, не сдержавшись, – как в таком бардаке найти гитару?

Но у него не было выбора, нужно было попытаться. Ведь там его ждала Эля. Он сделал глубокий вдох и на четвереньках вполз внутрь. Справа на синем надувном матрасе лежала грязная одежда. Слева был другой коричневый матрас, на котором кто-то лежал. Из-под спального мешка выступала лишь маленькая стопа, упершаяся в грязное пятно на полу. Больше ничего не было видно. Вилли потряс за ногу, надеясь, что спавший сразу проснется. Он удивился, когда никакой реакции не последовало. Он схватил край спального мешка и дернул. Вонь усилилась, но парень не обратил на нее внимания, потому что был потрясен тем, что увидел. Под спальным мешком лежала девушка, совершенно голая, а ее кожа приобрела странный землистый оттенок. Широко открытые глаза были неподвижны, взгляд, казалось, уперся в лицо Вилли.

Он отвел взгляд, посмотрев ниже, на небольшую грудь, потом на живот и ниже…

Он снова посмотрел ей в лицо и заметил то, на что не обратил внимания раньше. Он придвинулся ближе и отслонил голову девушки. Теперь он все увидел. Волосы слиплись от крови, а висок был вдавлен. Когда он присмотрелся внимательнее, то увидел отверстие, сквозь которое виднелось что-то скользкое и красное…

Выглядит, как банка со щецинским паприкашем, успел он подумать.

– Вилли, что ты там делаешь? – спросила снаружи Эля, которая его не дождалась и пошла за ним к красной палатке.

Но Вилли этого уже не слышал, ему стало плохо, и он упал без сознания на грязный пол.

9:55

Со стороны городского стадиона, через палаточное поле, доносились ритмичные звуки барабана. С самого утра шла подготовка к заключительному вечернему концерту. Сейчас на сцене играли музыканты, которые знали, что не будут выступать вечером. Наверное, какая-то группа хэви-метал, потому что характерные звуки раздирали воздух словно танки Т-54 асфальт в ночь объявления военного положения. Солист писклявым голосом выражал свое презрение миру:

Неожиданно сквозь эту какофонию звуков пробился истошный крик:

– Милиция, милиция! – кто-то кричал, вырывая из раздумий Мариуша Блашковского, который сидел у палатки на сложенном в шезлонге надувном матрасе и загорал.

Опять бесятся, улыбнулся он, подумав обо всех этих сумасшедших поклонниках рок-музыки, приехавших в Яроцин. Мариуш тоже сюда приехал, но не ради того, чтобы послушать музыку.

Ему нравились молодежные группы, и он охотно воспользовался абонементом на фестиваль, но не это было причиной его присутствия здесь. Он был на службе. Несколько недель назад, в офицерской школе в Щитно, куда он поступил в прошлом году, его начальник, сержант Огуркевич, которого все называли Огурцом, собрал студентов в аудитории и объявил, что в начале августа они получат что-то вроде дополнительного отпуска. Вообще-то в августе они уже должны быть в школе после каникул, но на этот раз лучшим студентам поручена оперативная поддержка во время фестиваля в Яроцине. Все должны были поехать в качестве обычных участников мероприятия, то есть по гражданке и с палатками, чтобы слиться с толпой. Начальство явно переборщило, потому что выдало всем одинаковые зеленые двухместные палатки, наверное, еще времен 50-х. В придачу армейские спальные мешки, матрасы с надписью МВД и одинаковые котелки. С таким снаряжением любой на расстоянии километра распознал бы в них милиционеров, а они ведь должны были производить впечатление молодых людей, увлеченных музыкой. Поэтому Мариуш решил взять свои вещи.

Он поехал к родителям. В последнее время он редко их навещал, а те два дня в Пиле были для его родителей настоящим праздником. Мать сразу пропала на кухне, чтобы приготовить что-нибудь вкусное к приезду Мариуша, а отец взял выходной, чтобы провести с ним время. Это из-за него сын пошел в милицию. Он был милиционером уже более двадцати лет. Когда-то, еще до войны, его отец работал в полиции в населенном пункте Высокое под Пилой. После войны он, конечно, даже мечтать не мог о том, чтобы его приняли в милицию, но именно он привил сыну уважение к мундиру и любовь к профессии. Правда, у сегодняшней милиции было мало общего с довоенной, но Виктор Блашковский, уважавший отца, поступил на службу, потому что хотел на своем примере убедить людей в том, что в милиции есть и порядочные люди. Его взгляды разделял сын Мариуш. Хоть отец не очень хотел, чтобы парень шел по его стопам, тот настоял на своем. Не помогли уговоры, что после военного положения в милицию идут только сволочи и эту профессию больше никогда не будут уважать. Мариуш считал, что тем более нужно быть там, чтобы менять систему изнутри, а не наблюдать со стороны и вешать всех собак на милиционеров.

Трехкомнатная квартира, в которой он вырос, находилась в одиннадцатиэтажном доме на площади Польской рабочей партии, в центре города. Из окна его комнаты на десятом этаже открывалась панорама южной части Пилы. Мариуш любил смотреть на этот городской пейзаж, районы на окраинах и темные полосы леса, окружавшего город. По вечерам, засыпая в своей постели, он прислушивался к проезжавшим поездам. Этого шума ему не хватало в офицерской школе в Щитно. Там ночью было очень тихо, иногда лишь раздавались шаги дежурного.

Когда он пытался уснуть, прислушиваясь к размеренному стуку колес поезда, в его комнату вошел отец. Он сел на край кровати, а Мариуш поднялся и включил лампу, стоявшую на столе.

– Знаешь, я немного волнуюсь за Асю, – сказал он прямо. Такой уж он был, конкретный и прямолинейный. Если он говорил, что с Асей, младшей сестрой Мариуша, возникли проблемы, значит так и есть.

– Что с ней? – спросил он, глядя на серьезное лицо отца.

– Не хотел говорить при маме. Ты ее знаешь. Она сразу начинает плакать. Она тоже это замечает и волнуется еще больше меня. Потому что с Асей в последнее время мы не можем найти общий язык.

– Она взрослеет, после каникул она будет в выпускном классе. Может, она чувствует себя взрослой…

– Наверное, так и есть. Даже слишком взрослой. Она поздно возвращается домой, а все наши замечания игнорирует и говорит, что мы к ней цепляемся, она ведь не делает ничего плохого, встречается со школьными друзьями, и они куда-то ходят. А сейчас, перед отъездом в лагерь, сказала, что, когда вернется, поедет с одноклассниками в Яроцин, на фестиваль… Мы не знаем, что нам делать, она нас даже не спросила, только сказала, что поедет, а ты ведь знаешь, что там творится…

– Папа, я вам еще не сказал, зачем приехал домой. Я хочу забрать свое туристическое снаряжение, потому что еду в Яроцин.