Влад Костромин - 700 граней

В бар вломилась ватага людей с жабрами и чешуей, на ходу вынимающих из раскрытых, словно книги, тел связки переливающихся, как мокрые гальки, внутренних органов.

– Сморчок, почем требуху возьмешь? – крикнул один из них.

– По таксе, как скажет Такса, – заржал Сморчок.

Пришельцы сложили органы в холщовый мешок, который достала Такса. Мешок тут же покрылся красными пятнами.

– Хиленькие какие-то, – процедила Такса, – по фунту возьмем.

Все посмотрели на Сморчка.

– Я услышал, хай, – он поднял руку подобно индейскому вождю на совете племени, – да будет так.

Э, Бонцен понял, что с него хватит и потерял сознание.

Ангел Солнца вышла из подъезда. На покосившейся лавочке сидела девочка-подросток и нагло ела котлеты. Можно сказать, пожирала. Причем так вызывающе, что одинокие прохожие спешили перейти на другую сторону улицы.

– Юля, откуда у тебя котлеты? – строго спросила женщина.

– Пока кто-то из себя Венеру Венерианскую изображает, дети сами о пропитании заботятся!

– Котлеты откуда, я спрашиваю?!

– В «Макдональдсе» выкинули, а я забрала.

– Ты же отравишься!!!

– Нормальные котлеты, не кипишуй, бабушка.

– Сучка ты малолетняя! Так и ждешь, чтобы я подохла!

– Вот еще! – обиженно отвернулась девочка. – Больно надо, потом полгода жди, пока мамаша в наследство вступит.

– Вот значит как? – Ангел Солнца отшвырнула шлем, пришибив щенка бигля, которого выгуливала какая-то полоумная фитоняшка.

– Э-э, женщина, вы чего? – пискнула фитоняшка.

– Пошла на х…! – повернувшись, в один голос ответили бабушка и внучка.

Подхватив тельце четвероногого друга, фитоняшка кинулась бежать.

– Расскажу я тебе сказочку, внучечка, – закуривая сигарету с ментолом, начала женщина. – Жила-была девочка и звали ее… Как ее только не звали!

– Иди сюда! – прокричала из кухни мама.

– Чево?

– Кашу надо бабушке отнести.

– Чево?

– Ты затычки из ушей вытащи! – мама зашла в комнату и выдернула наушники. – Тогда и переспрашивать не будешь. Кашу надо бабушке отнести.

– Какую еще кашу? – из прядей волос цвета спелой пшеницы посмотрела на маму невинными глазами цвета васильков.

– Пшенную.

– Нафиг ей каша? Она со своей пенсией может каждый день пиццу заказывать, а ты ей кашу суешь.

Бабушка много лет работала на руководящей должности в Счетной палате, а перед выходом на пенсию перевелась в Пенсионный фонд, так что теперь не бедствовала.

– Ты же жрать не хочешь, вот и неси бабушке, – мама свекровь не любила, чего от дочери не скрывала. – Хотя ей березовой каши хорошо бы…

– Некогда мне, – отвернулась девочка.

– Селедочка (так мама ласково называла девочку), не спорь. Ты пойми, чтобы старая перечница под тебя дом подписала, надо постараться, попрыгать перед ней.

– Отпишет, никуда не денется.

– Всякое может случиться, старуха упрямая. Она еще крепкая, не перетрудилась, бумажки перекладывая. Лет десять протянет, как пить дать. Найдет себе молодого альфонса, да и подпишет на него.

– Мам, это же не ток-шоу, кто на нашу бабку позарится?!

– На такой дом желающие найдутся.

Домик бабушки был двухэтажным коттеджем на краю элитного поселка среди чудесного соснового леса.

– Денег на маршрутку дай, – неохотно встала с дивана девочка.

– А ножками? Пешком за полчаса дойти можно, и потом минут двадцать по лесу.

– Что я дура, пешком топать? Денег дай.

– На, горе мое, – мать протянула два стольника, – хлеба и молока купи на обратном пути.

– Ладно, – пройдя в прихожую, девочка стала напяливать кеды.

– И беретку надень.

– Какую?

– Красную, что тебе бабушка связала.

– Этот отстой?! в ней жарко.

– Ничего, потерпишь. В пакете спрячешь, а в лесу оденешь. Пять минут позора, а бабушке приятно. Может денежку даст…

– Ладно, уговорила, – девочка сняла с полочки беретку, засунула в пакет. – Еще что?

– Мусор вынеси.

Маршрутка быстро домчала девочку до окраины города. Купила в ларьке пачку сигарет с метолом, бодро зашагала по асфальту к лесу. Добравшись до опушки, соскочила с дороги и, отойдя с видного места, присела на большой валун. Закурила, задумчиво глядя на дым.

– Не сиди на камне, – послышалось за спиной.

Девочка вздрогнула и обернулась. Прислонившись спиной к стволу, на задних лапах стоял потасканного вида волк, с венком из полевых цветов на голове.

– Почему?

– Придатки себе простудишь, цистит будет. Дай закурить.

– В лесу нельзя курить, пожар может быть.

– Оставь хоть добить, – попросил волк.

– Свои надо иметь, – оценив волка как неопасного, девочка хотела отвернуться, но в голове, сквозь розовый туман попсовых ритмов, вдруг молнией мелькнули слова матери: «Она еще крепкая». Решительно достала пачку, протянула волку. – Угощайся.

– А можно две?

– Бери.

Волк спрятал одну сигарету за ухо,

– Не стой над душой как сурикат, присаживайся, побазарить надо.

Волк уселся рядом на поваленный ствол. Девочка, поморщившись от запаха псины, чиркнула зажигалкой, прикуривая ему, прикурила себе, выгадывая время, чтобы обдумать разговор.

– Слышь, серый, ты этот лес хорошо знаешь?

– Отлично знаю, могу все лесные тайны рассказать, могу по красивым местам поводить, грибы там, ягоды… Могу сказки про лес рассказывать, легенды всякие…

– Легенды мне даром не нужны. Знаешь поселок коттеджный? У меня там бабка с краю живет.

– Под красной крышей?

– Нет, на другом конце. Под желтой металлочерепицей.

– Знаю. Она баранину часто жарит на заднем дворе, а я кости таскаю.

– Баранину? – сплюнула девочка. – Кашку ей… Ей эта каша как кашалоту нужна. Скажи, а тебе приходилось убивать? – спросила осторожно, будто невзначай.

– Нет, ты что? – испуганно замотал головой волк. – Я же хиппи, я против насилия.

«Придурок, бабку жрать не станет», – подумала девочка. – «Надо подходить с другой стороны»

– Скажи, а ты мог бы мне помочь разыграть бабушку?

– Мог бы. А как?

– Возьми шапку, – протянула берет. Посмотрела время на подаренном бабушкой айфоне. – Она скоро обедать сядет. Выскочи к ней с шапкой в пасти. Она подумает, что ты меня съел… «Может у старухи мотор не выдержит».

– Странный розыгрыш.

– Тут выскочу я и все вместе посмеемся.

– Ладно. А что я буду с этого иметь?

– Пива, полторашку. Устроит?

– Мало как-то…

– Хорошо, куплю два литра и пачку сигарет сверху. Больше у меня денег нет.