Михаил Шторм - Возвращение «Летучего голландца»

Алекс думал об этом, когда, обдуваемый ветрами, стоял на скалистом мысе Доброй Надежды и смотрел туда, где напирали друг на друга два океана. Быков находился рядом, вглядываясь вдаль из-под ладони, приставленной козырьком ко лбу.

– Я читал, что можно разглядеть границу между океанами, – сказал он. – В них вода разного цвета.

– Быть такого не может, – возразил Алекс. – Сказочки из буклетов для туристов.

– А вот мы проверим, Саша. Так, по левую руку от нас Индийский, по правую руку – Атлантический. Значит, слева океан будет ярко-синим, а справа – голубовато-стальным.

– Лично я наблюдаю обратную картину.

– Это просто эффект освещения, – не сдавался Быков.

– Конечно, – пожал плечами Алекс. – Иначе и быть не может. Есть один мировой океан, и все его деления условны. Ты же не станешь искать отличия между волнами слева и справа?

Быков посмотрел на далекие гребни, на белоснежную пену внизу и сказал:

– Не буду.

Они стояли на смотровой площадке, увенчанной чем-то вроде белого мусульманского мавзолея, уменьшенного в десятки раз. Что ж, Быков ничуть не удивился бы, если бы на одном из окружающих базальтовых утесов возвели бы настоящий храм. Фонтаны соленых брызг, грохот волн, тугой напор ветра и очертания гор в сизой дымке – все это дышало первозданной мощью и простотой. Место словно специально было создано для раздумий о вечности.

Океан величаво расстилался под ними глубоко внизу, синея на солнце вольно бегущими к берегу волнами. Играя ими, океан гудел ровно, победно, мощно, упиваясь сознанием своей силы. Ветер был влажен и толкал в грудь, словно предлагая отдаться его воле, лечь на него и полететь подобно чайкам. Он был таким чистым, что невозможно было надышаться его свежестью. Все новые и новые волны с грохотом пушечных выстрелов обрушивались на скалы, крутились водоворотами снежной пены и, убегая назад, увлекали за собой косматые водоросли и гравий, который гремел и скрежетал в неумолчном шуме.

Постояв на самом краю, Быков ощутил, что лицо его стало мокрым от водяной пыли. Голова закружилась, он отступил подальше и, оглянувшись, увидел женскую фигурку, поднимающуюся по тропе к площадке. Она была еще далеко, но он с первого взгляда узнал Модести. Как и Алекс, который недовольно произнес:

– А вот и наша леди-босс, госпожа Блейс. Не сидится ей в отеле.

– Ей, наверное, тоже интересно поглядеть на слияние океанов, – примирительно сказал Быков. – По-моему, ты напрасно к ней цепляешься, Саша.

– Я не цепляюсь, Дима, но и не впадаю в щенячий восторг при ее появлении, как некоторые.

– Проявление радушия – это всего лишь дань вежливости.

– О чем же ты так вежливо трещал в самолете? У тебя просто рот не закрывался. Распускал перед американкой хвост как… павиан.

– Вообще-то хвосты павлины распускают, – обидчиво возразил Быков.

– Павианы тоже, – сказал Алекс. – Некоторые.

Еще минуту или две они препирались и старались превзойти друг друга в остроумии, но приближение Модести заставило их оставить выяснение отношений на потом.

– Ну и как вам на краю мира? – спросила она.

– Это может быть начало, – сказал Быков. – Все зависит от точки отсчета.

Алекс бросил на него косой взгляд и произнес, как бы между прочим:

– Тут водятся обезьяны. Самцы павианов могут быть опасны.

– Правда? – спросила американка.

Ее желтая ветровка шуршала и раздувалась от ветра. Воротник черного свитера и черные лосины гармонировали с такими же черными волосами, хвост которых мотался из стороны в сторону.

– Алекс шутит, – сказал Быков. – Нет здесь никаких павианов. Только бабуины.

– Они очень похожи, – сказал Алекс.

Модести их уже не слушала.

– Смотрите! – она показала на молочно-белый прибой у подножья скал. – Там плавают люди! Их ведь может разбить об камни!

– Это пингвины, – успокоил ее Быков, присмотревшись. – Прямо перед нами Антарктида. До нее четыре тысячи миль. Оттуда часто приносит течением айсберги.

– Не может быть! – удивилась Модести.

Алексу тоже захотелось блеснуть эрудицией.

– Туристы приезжают сюда специально, чтобы полюбоваться айсбергами и китами. Они приплывают в ноябре.

– Для брачных игр, – уточнил Быков.

– Айсберги? – спросила Модести.

Ее красивое лицо было абсолютно непроницаемым. Алекс засмеялся. Быков – нет. Она посмотрела на одного, на другого, потом сказала:

– Я проголодалась. Давайте пообедаем вместе? Заодно обсудим некоторые вопросы.

– Я не против, – пожал плечами Быков.

Алекс ничего не сказал, а молча спустился на тропу.

Океанская гладь расстилалась внизу безграничной синей равниной, которая четким и размашистым полукругом касалась голубого неба. Ближе к берегу в воде проступали темные спины камней, а дальше поверхность морщилась, как шелковое полотно, и постоянно меняла цвет от порывов ветра и глубинных течений.

– Вовремя мы покинули площадку, – сказал Алекс, когда навстречу им попалось несколько компаний туристов, направлявшихся совершить почти религиозный ритуал обзора окрестностей. Мимо проплыл красный вагончик фуникулера, наполненный людьми, жаждущими увидеть легендарный маяк или сорвать табличку с надписью «Мыс Доброй Надежды» и увезти ее домой в качестве сувенира.

Ресторанчик у автостоянки, куда сунулись было наши герои, оказался битком набитым. Поразмыслив, они решили перекусить чем придется в дороге. В любом случае им предстояла поездка на Игольный мыс, откуда было запланировано отплытие. На мысе имелся небольшой городок, где выбор ресторанов и отелей был, несомненно, богаче.

– Напрасно мы сюда приехали, – пробурчал Алекс, когда они погрузились в походный джип, арендованный в Кейптауне. – Терпеть не могу всех этих достопримечательностей с их стадами любознательных туристов.

– А мне понравилось, – сказала Модести, включая зажигание.

Она настояла на том, что будет вести машину сама, заявив, что не рискнет доверить свою жизнь мужчинам. «Вы вечно отвлекаетесь, несетесь на полной скорости и рискуете без всякой на то необходимости, – сказала она. – Мужчины – это взрослые мальчишки».

Что касается американки, то она управляла автомобилем элегантно и аккуратно, что не помешало ей преодолеть расстояние в сто миль за полтора часа с небольшим. Выгрузив вещи в отеле, они отправились на обед, который по времени близился к ужину. В ресторане, сделав три отдельных заказа, они приступили к трапезе.

Поглощая фруктовый салат, Модести орудовала вилкой и ножом с таким изяществом, словно все детство провела в пансионе благородных девиц или за столом какого-нибудь аристократического семейства в Лондоне.

Помада, подобранная в тон розовому свитерку, делала ее моложе, чем ей было на самом деле. Алекс давал ей 35–37 лет, но сейчас сидящей перед ним женщине было никак не больше тридцати. Ему вдруг захотелось рассказать ей о своей потере и своем одиночестве, но мешало присутствие Быкова.