Майк Германов - Безликий

– Я, как муж, скоро, похоже, дома буду через день бывать. Начальство требует результатов как можно быстрее, а я что, волшебник? Так что на тебя одна надежда, специалист.

– Постараюсь, чтобы твоя личная жизнь не рухнула из-за моей нерадивости окончательно, – пообещал я.

Полтавин тем временем ушел вместе с санитарами следить за погрузкой тела, а мы с Димитровым присели на парапет Баболовского дворца.

Лейтенант вытащил из внутреннего кармана куртки сложенные снимки, сделанные «Полароидом».

– Вот пока то, что есть, – сказал он, протягивая их мне. – Попозже будут увеличенные копии. Но здесь тоже все видно.

– Ноты получились не целиком, – сказал я, разглядывая фотографии. – По ним трудно угадать мелодию.

– Ничего, если человек знает, то и так поймет.

– И у кого мы будем выяснять, что это за композиция? – поинтересовался я.

– Покажем снимки какому-нибудь музыканту или композитору – они-то должны узнать мелодию. Вот только что нам это даст? Тем более не факт, что надписи сделал убийца. Те велосипедисты, которые нашли труп, могли и не обратить на ноты внимания, когда были тут в последний раз.

– Могли, – не стал я спорить. – И все же, мне кажется, ноты имеют значение. Хоть я и не знаю, какое.

– Ну, имя убийцы мы в них едва ли прочитаем! – усмехнулся Димитров.

– Имя убийцы, может, и нет.

– Думаешь, тут намек на жертву?

– Почему бы и нет?

– Не проще ли было оставить парню лицо?

Я покачал головой:

– Лицо понадобилось убийце. Оно – часть его ритуала. Может быть, самая важная. Так сказать, ключевая.

– То есть ты все-таки считаешь, что намечается серия? – обеспокоенно спросил Димитров.

– Пока говорить об этом рано, но отметать такую возможность не стоит, – ответил я уклончиво.

– Почему?

– Если человек зациклен на лицах, одного ему будет мало. Уже хотя бы потому, что человеческая плоть недолговечна.

– Думаешь, он хочет сделать из лица маску или что-нибудь в этом роде?

– В любом случае ему наверняка скоро захочется получить новое. Причем, возможно, он даже знает когда.

– С чего ты взял?

Я перебрал фотографии и нашел нужную.

– Смотри, это цифра «4». Убийца выжег ее на груди жертвы.

– Да, я в курсе. И что?

– Почему «4»?

– Не знаю, а при чем тут это? – Димитров забрал снимок у меня из рук и внимательно разглядел. – Может, это буква «Ч»? – предположил он вдруг.

– Может, – согласился я. – Но если это четверка, то мне она напоминает начало обратного отсчета.

– Хочешь сказать, убийца наметил четыре жертвы?

– Похоже на то.

– А зачем ему сообщать нам об этом?

– На это может быть много причин. Но о них лучше расскажут психиатры, а не я.

– Боюсь, с этим у нас несколько напряженно.

– Ничего, мы запросим психологический портрет в управлении. Когда будет более-менее ясна картина преступления.

Димитров вернул мне фотографию.

– Начальство выделило тебе комнату в отделе, – сказал он. – Чтобы ты не мотался из Питера сюда. Так что, если хочешь, можешь там поселиться на время расследования. Или у тебя семья?

Я отрицательно покачал головой:

– Не успел обзавестись.

– Ну, так как? Переедешь?

– Конечно. Надо только прихватить вещички.

Все складывалось весьма удачно: теперь я смогу быть поблизости от охотничьих угодий маньяка все время, а не наездами.

– Тогда давай за ними. За два-три часа управишься?

– Думаю, да.

– Позвони мне, как приедешь, я тебе скажу, куда ехать. Ну, и поселю.

Мы обменялись телефонами.

– Ладно. – Я встал. – На ночь надо будет оставить кого-нибудь здесь.

– Зачем? – удивился лейтенант.

– На случай, если убийца за чем-нибудь вернется.

– Так он же увидит…

– Поэтому сидеть надо тихо и не спугнуть его.

– Ладно. – Димитров явно считал мою затею глупой. – Посмотрим, что можно сделать.

– Я руковожу расследованием, – напомнил я. – Так что найди способ.

– Сказал же: ладно.

– Я позвоню, когда вернусь.

– Угу.

Сунув фотографии в карман, я направился к машине.

Хорошо, что мне дали комнату в Пушкине. Плохо, что я практически не знал его географию, но ведь, в конце концов, для того и изобрели навигатор. Впрочем, лучше изучить карту Пушкина, чтобы не полагаться на прибор всецело, благо город не такой уж большой.

Я поехал домой собирать вещи и, как и предсказывал Димитров, справился за два с половиной часа. Вернувшись в Пушкин, я позвонил от Египетских ворот лейтенанту.

– Ты уже здесь? – удивился он. – Слушай, как доехать до нашего отдела.

Вскоре я припарковался позади трехэтажного здания из серого кирпича с решетками на окнах. Димитров ждал меня внизу на крыльце.

– И все? – Он с удивлением взглянул на спортивную сумку у меня в руке. – Налегке?

– Надеюсь, мне не придется торчать тут вечно, – ответил я.

– Все зависит от тебя. Ты же руководишь расследованием, – саркастически заметил лейтенант.

– Ладно, не прикапывайся, – сказал я примирительно.

– Пойдем, я покажу тебе твои хоромы.

Димитров провел меня вокруг здания к железной лестнице на второй этаж.

– Это здесь, – сказал он, протягивая мне один-единственный ключ с синей пластмассовой биркой. – Заходить не буду, сам разберешься.

– Ок. – Я взял ключ и начал подниматься.

– Как устроишься, приходи, – окликнул меня Димитров. – Будем отчеты писать.

– Всегда мечтал! – буркнул я без тени энтузиазма.

Лейтенант понимающе рассмеялся:

– Да уж, удовольствие то еще!

Когда он скрылся за углом, я отпер дверь. Вошел, зажег свет и огляделся: комната была метров пятнадцать, меблированная и даже с маленьким телевизором, который я, впрочем, смотреть не собирался. На узкой кровати лежало свернутое постельное белье, шерстяное одеяло висело на спинке. Над столом имелась полка, на которой я обнаружил два старых журнала с кроссвордами и три книги в потрепанных обложках: «Тысячекрылый журавль» Ясунари Кавабаты, «День триффидов» Джона Уиндема и роман Яна Флеминга о Джеймсе Бонде.

Из комнаты вела дверь в совмещенный санузел с душевой кабиной. Первым делом я проверил, работает ли сантехника – к моему удивлению, все оказалось в порядке.

Над пожелтевшей раковиной висело прямоугольное зеркало с трещиной в верхнем правом углу. Я всмотрелся в свое лицо: слегка осунувшееся, небритое, под глазами круги. Надо бы хорошенько выспаться и вообще привести себя в порядок, а то люди скоро перестанут пускать меня на порог, несмотря на удостоверение. Намочив ладонь под краном, я пригладил волосы, ополоснул лицо и вернулся в комнату.

В голову пришло, что эта квартирка – лишний повод сделать все, что возможно, для того, чтобы побыстрее завершить расследование и убраться из Пушкина. Не то чтобы кто-то ждал меня в Питере. С родителями я давно жил раздельно, друзей у меня было мало. Вернее, если уж посмотреть правде в глаза, всего один – Дремин, мой коллега. Остальных сослуживцев можно было считать приятелями, но мы практически не общались вне работы. Девушка… девушка ушла. Я знал, что этим кончится, но от этого было не легче.