Юлиан Семенов - Исход

Метров за тридцать до тюрьмы Ванданов и трое охранников спешились, а Мунго и один из охранников остались возле лошадей.

Ванданов и охранники ползли к часовым возле тюрьмы. Часовые ходят тихо — пять шагов вправо, пять шагов влево, штык острой тенью царапал белую в лунной ночи тюремную стену. В зубах у Ванданова был зажат нож. Он едва дышал, и движения его были по-кошачьи осторожны и точны.

Мунго достал из-за пазухи маузер, осторожно загнал в ствол патрон, наблюдая за тем, как Ванданов и его спутники ползли к часовым.

Ванданов взбросился с земли, ударил ножом одного часового, трое охранников бросились на другого. Но тот, сорвав с плеча винтовку, вскинул ее и — секунда — пальнул бы в Ванданова. Тогда — тревога, тогда — провал операции.

Мунго резким движением отвел назад левую руку. Остро высверкнул в ней нож, швырнул нож прямо перед собой, и часовой, выронив винтовку, тихо осел на землю, даже не вскрикнул.

Ванданов обернулся, оскалился благодарно. Достал из-за пазухи большой ключ, отпер ворота тюрьмы.

…Протяжно звонит звонок тревоги в здании караула.

…Хунхузы бросаются к винтовкам, составленным в козлы.

Медленно в кромешной тьме тюрьмы крадется Ванданов и, запалив спичку, отпирает оцинкованную дверь. Он видит, как на кровати, свернувшись в комочек, спит старый человек.

— Император, — шепчет Ванданов, — император, мы принесли тебе свободу.

Богдо Гэгэн испуганно прижался к стене, зашептал:

— Уходите, не надо, не надо мне ничего. Начнут стрелять, мы все погибнем. Не надо, не надо.

— Ваше величество, — шепчет Ванданов, — барон Унгерн ждет вас у ворот Урги, не медлите, ваше величество. Нам нужно вывести еще и Хатан Батора Ман-саржава.

Скорее, ваше величество.

— Уходите! — взвизгнул Богдо Гэгэн, — оставьте меня все!

Он пятился к стенке, заворачиваясь в одеяло, испуганно смотрел на Ванданова, часто икал и быстро-быстро моргал глазами, словно на ярком солнце.

— Берите его! — сказал Ванданов, — в одеяло заворачивайте!

И верещавшего императора, завернув в одеяло, потащили по тюремному коридору словно куль.

Ванданов, обращаясь к своим охранникам, говорит им:

— Ищите Хатан Батора, скорее.

И в это время тишину ночи взорвал выстрел — один, второй, десятый.

Это Мунго и оставшийся возле коней охранник отстреливаются от хунхузов, которые бегут к воротам тюрьмы. Метко стреляет Мунго, не спеша, выборочно.

Застонал охранник, сидевший на лошади подле него, сполз с седла.

Мунго видит, как из ворот тюрьмы выбегает Ванданов с тремя спутниками, чуть не волоча под руки императора Богдо Гэгэна. Они сажают его на коня. Ванданов хрипит:

— Придержи их, придержи хунхузов.

Мунго кивает головой. Всадники уносятся в ночь. Хунхузы кричат что-то, а Мунго неторопливо, прислушиваясь ко все удаляющемуся конскому ржанию, продолжает стрелять в солдат. Потом, когда топот коней стих, он дал шпоры своему коню и ринулся вслед за скрывшимися в ночи: Ему нужно было проскакать через площадь, залитую лунным светом, и когда ему оставалось еще два шага до темноты, до тени от высокого забора, шальная пуля свалила его лошадь.

Конь придавил Мунго, хунхузы бросились к нему, стали бить ногами в лицо. Они что-то кричали ему и волокли по лунной улице к тюремным воротам.

ТЮРЬМА. Сумеречно. Два ящика. Из отверстий, проделанных в ящиках, с деревянными колодками на шее торчат две головы, одна против другой. Ящики маленькие — не повернуться. В ящиках двое — Хатан Батор Максаржав и Мунго. Мунго весь окровавлен, а лицо Максаржава желто и пергаментно, хотя и без следов побоев.

Мунго пробует вертеть шеей. Скулы играют на щеках.

Хатан Батор тихо спрашивает его:

— Что ты сделал такое, что они удостоили тебя такой чести? В эти ящики хунхузы сажают самых именитых врагов.

— Я помог освободить императора.

Хатан Батор кивнул, чуть улыбнулся:

— Сделал — не бойся… Боишься — не делай…

Мунго посмотрел на своего соседа и спросил:

— Кто ты, чтобы меня учить?

— Хатан Батор Максаржав.

Мунго посмотрел на него и сказал:

— За тебя поют молитвы во всех монастырях.

— Видно, без пользы. Может, неделю продержусь, сил нет больше.

Открылись ворота тюрьмы, и яркий солнечный свет ворвался в это жуткое вместилище пыток, крови и слез. Трое хунхузов подошли к ящику, в котором был заключен Мунго, и один из трех, развернув свиток, зачел:

«Бандит Мунго Харцкай приговаривается наместником к смертной казни — четвертованию, завтра утром, с восходом солнца».

Так же, как появились, хунхузы ушли — будто истуканчики. Ступают ровно, говорят тихо, в глаза не смотрят.

Затворили за собой дверь. Лязгнул ключ, и снова стало темно и сумеречно.

— Мне погибать не страшно, — сказал Мунго, — я сто раз умирал, я привык умирать. Хатан Батор Максаржав, спаси Иртынцыцык.

Хатан Батор пожевал губами, спросил:

— Жена?

— Невеста.

— Где она?

— Где-то в Урге… Хунхузы угнали…

— Как я ее узнаю?

Мунго долго молчал, а потом вдруг лицо его разгладилось от морщин, он вздохнул — как-то прерывисто, по-детски — и сказал, улыбнувшись:

— Она самая красивая под солнцем.

Гремит уличный бой. Ургу пытаются удержать хунхузы, но с сопок, тесня противника, растекаются лавиной войска барона Унгерна.

Унгерн со своим штабом стоит возле монастыря Кандан, наблюдая в бинокль за боем.

Оборачивается к свите и говорит:

— Возле реки хунхузы здорово держатся.

Встречается глазами с Сомовым, щурится, цедит:

— Ну что, координатор? Координировать легче, чем землю жрать?

— Барон, образность вашего языка меня подкупает.

— Мой маленький анфан тэррибль, история простит мне мой язык — история не простит только одного — бездействия…

— Вы позволите мне покинуть вас?

— Караван в Харбин ожидается послезавтра.

— Я имею в виду передовую, барон, передовую.

И не дождавшись ответа барона, Сомов пустил коня вперед.

Сомов пришпорил коня и пустил его туда, в самое пекло уличного боя. Унгерн долго смотрел ему вслед, потом подмигнул Ванданову и сказал:

— Скоро вернется. Штабист. А в седле, между прочим, держится неплохо. Только здесь не Елисейские поля.

А то место, куда скачет Сомов сейчас, — гостиница для офицеров-хунхузов, превращенная в крепость: два пулемета держат все улицы под обстрелом.

Сомов спустился в город, привязал коня к заборчику, лег рядом с казаками.

— Ну? — спросил он. — Что лежим? Устали?

— Ваше благородие, из пулеметов садят, головы не подымешь. Вон сколько наших покосили.

— Гранаты есть?

— А какой толк? Не достанешь их. Там штаб у них, офицеры живут.

— Отползайте за пагоду, — попросил Сомов, — не все, не все. Вы постреливайте, шумите больше.