Даниэль Клугер - Побег из школы искусств

Стоявший на остановке пожилой мужчина сочувственно наблюдал за его действиями, потом сообщил:

– В милицию бесплатно, – видимо, с такой физиономией, по его мнению, можно было звонить только в милицию.

– Спасибо, – пробормотал Виктор и, наконец, нащупал искомую монетку, завалившуюся за подкладку бумажника. До последней минуты он думал о том, что надо позвонить Синицыну и все ему рассказать. И очень удивился, услышав в трубке голос Натальи:

– Алло, слушаю.

Видимо, подсознание лучше знало, куда следует звонить в первую очередь.

– Наташа, – сказал он. – Это я.

Черноусов был уверен, что она бросит трубку. Тогда он погиб окончательно, потому что монет у него больше не было.

Все-таки, любит Бог дураков и пьяниц. Поскольку Черноусов безусловно относился к обеим категориям избранных одновременно, ему, по-видимому, причиталась двойная порция небесной любви. И он уже ощутил ее. Во-первых, помехи исчезли. Во-вторых, Наталья не бросила трубку сразу.

– Слышу, что ты, – холодно ответила она. – Как отдыхается?

– На кладбище лучше, – ответил он. – Но тише. А я люблю шум.

– Красиво шутишь, – заметила она. – Что тебе нужно? Извини, мне некогда.

– Наташа, мне нужна помощь, – сказал он. – Если ты можешь на время забыть о вчерашних глупостях – ты не права, но лучше я объясню в другой раз – так вот, если можешь, считай, что я попал в дикий переплет… – наверное, она услышала в голосе непутевого приятеля что-то необычное. А может быть, сработало нечто вроде материнского инстинкта. Всякая женщина в конечном счете относится к любовнику как к ребенку. Правда, не всегда как к собственному. Словом, она смягчилась и согласилась выслушать.

– Понимаешь, такое дело… – Виктор оглянулся. Ожидавшие троллейбуса, за неимением других развлечений, прислушивались к разговору. – Можно мне приехать? Я не могу сейчас говорить.

Она молчала очень долго. Видимо, раздумывала – действительно ли у Черноусова что-то случилось или он придумал такой вот оригинальный способ примирения.

Черноусов сидел на диване и рассеянно перебирал гитарные струны. Наталья возилась на кухне. Стоило немного расслабиться – и события последнего дня (даже последних часов) начинали расплываться в памяти, их четкость и жесткость словно размывались. Наверное это универсальное свойство психики. Во всяком случае, если смотреть в распахнутое окно, на ярко горящие фонари вокзальной площади и слушать разнобой голосов, то можно было забыть обо всем и даже убедить себя, будто ничего не произошло. Просто сидишь себе, отдыхаешь после тяжелого трудового дня. Принял душ, сейчас вот ужин…

– Бутерброды будешь? – крикнула из кухни Наталья.

Черноусов прервал музицирование и отвернулся от окна. Его взгляд скользнул по брошенной в угол измазанной грязью и травяным соком одежде. И тотчас все спасительные качества человеческой души оказались бессильны. А бренчал он на гитаре только потому, что впал вдруг в состояние частичной прострации. Так иногда бывает, когда слишком долго находишься в напряженном ожидании, а потом напряжение вдруг оставляет тебя.

Черноусов отложил гитару, поднялся и подошел к столу. Наталья вошла с подносом, на котором располагались две изящные крошечные чашечки с дымящимся кофе. Рядом, на прозрачной тарелочке лежали два бутерброда – столь же миниатюрных. Она поставила поднос на журнальный столик и улыбнулась Виктору.

– Прошу к столу! – ее улыбка выглядела бы достаточно искренней, если бы не тревожный взгляд, которым она время от времени скользила по его распухшей пожелтевшей скуле.

Черноусов забрался на диван с ногами и принялся за еду. Наталья что-то рассказывала – вполне отвлеченное, неважное: последние редакционные сплетни – но он никак не мог заставить себя слушать внимательно.

Она принесла хрустальную пепельницу, такую чистую, что казалось кощунством осквернить ее пеплом. Положила рядом пачку «Уинстона» и огорченно развела руками: – А вот зажигалку я забыла.

– Неважно, – Виктор поднялся с дивана и направился к своей одежде. – У меня есть.

Он вытащил из кармана джинсов зажигалку. Одновременно что-то упало на пол с глухим стуком. Наклонившись, он увидел свое удостоверение.

Черноусов раскрыл зачем-то его. В книжечке оказался еще какой-то листок. Черноусов развернул и прочитал: «Светочка, родная, здравствуй…»

– Что это? – спросила Наталья.

– Письмо, – пробормотал Черноусов. Ну да, он же вложил письмо в удостоверение и отложил в сторону… Потом они драпанули, все взяли, а удостоверение упало…

– Чье письмо?

– Одного покойника, – рассеянно ответил он. Наталья промолчала. Черноусов сел на диван, закурил и принялся читать. Вряд ли он ожидал обнаружить в нем разгадку безумной цепи недавних событий. Во всяком случае, насколько Виктор был в состоянии вспомнить, Светлана Василенко не придавала письму особого значения. Как она тогда сказала? «Личное письмо»? Похоже на то. Сплошные лирические отступления:

«…Помнишь, как мы втроем решили покататься на лыжах и полдня проторчали на вокзале…»

«… Вокзальные часы пробили…»

«… Я смотрю на жизнь, как на бесконечное ожидание на вокзале – сдаешь самое для тебя дорогое, воспоминания о последнем звонке, об этом пасмурно-радостном дне – собственном дне рождения – в автоматическую камеру хранения. И безуспешно пытаешься начать отсчет времени от конца к началу…»

– Модернист чертов, – разочарованно сказал Черноусов и отложил письмо в сторону.

Легкий ужин и состояние неожиданного покоя разморили его. Заметив это, Наталья принялась стелить постель, а он вышел на балкон выкурить сигарету.

Интересно, что же он теперь скажет Василенко? Дескать, извините, вашу дочку украли? А сопровождающий, получив по голове, не смог обеспечить надлежащий контроль? Ох-хо-хо, подумал Виктор, хорошенький мне предстоит разговор… Он оперся о балконные перила, глубоко затянулся. Сигарета пыхнула несколькими искрами. Тоже мне, «Уинстон…» Мэйд ин Кишинеу…

«А правда, – отстраненно удивился он, – почему это я совсем не беспокоюсь о судьбе очаровательной москвички? Ну, утащили и утащили»… Действительно странно: он почему-то был уверен, что ничего страшного с девушкой не случится. Во всяком случае, появление коварного Леонида Светлана восприняла с заметным облегчением.

«Они наверняка заодно, – решил Черноусов. – Значит, как-нибудь выкрутятся.»

Балкон выходил на вокзальную площадь. Виктор бездумно смотрел на башенные часы, слушал нескончаемый гул, напоминавший слабый рокот моря. Да, есть в вокзалах нечто такое…

У него участился пульс. Как же он сразу не обратил внимание обилие вокзальных воспоминаний, имеющееся в письме? Вокзал. Через каждые два абзаца – вокзал. Не может быть, чтобы случайно. Не может быть. Не…