Даниэль Клугер - Двадцатая рапсодия Листа

Хотя он по-прежнему стоял отвернувшись, в стекле, будто в зеркале, хорошо отражалось все, что происходило за его спиной. Укоряющий жест мой Владимир увидел и тотчас повернулся. На лице его играла чуть смущенная улыбка.

– Ваша правда, Николай Афанасьевич, – признался он. – Просто подумалось мне вдруг, что ваша болезнь – результат недавних бдений и что надоело вам быть на побегушках у желторотого студента. А мне без вашей помощи с делом этим не справиться, и вы это прекрасно понимаете. Вот я и решил успокоить вас – дескать, мне самому не хочется более заниматься всей этой историей. Да и себя попробовал убедить в том же, – добавил он.

– И что же? – спросил я. – Убедили? Готовы бросить все?

Владимир отрицательно качнул головой.

– Где уж там! Ни себя я в этом не убедил, ни вас, как погляжу. – Владимир развел руками. – Такая комбинация разворачивается, что никак я не могу перевернуть доску и сбросить фигуры – до тех пор, пока не поставлен мат… – Он вернулся к стулу, сел, чуть придвинув его к моему креслу. – Одна беда, Николай Афанасьевич, как-то так наша партия идет, что мы лишь отвечаем на ходы противника. А сами вроде бы и не атакуем. А? – Сейчас, как я заметил, Владимир картавил больше обычного, из чего я сделал вывод, что собеседник мой волнуется, поэтому ответил ему как можно более рассудительно:

– Так ведь это понятно, Володя. Трудно передвигать фигуры, не видя противника и даже не догадываясь, сделал он ход конем или собирается напасть слоном на твоего ферзя. Вы ведь о существовании противника узнаете лишь по его ходам.

– Так-то оно так, Николай Афанасьевич… – пробормотал молодой человек. – Так-то оно… – Владимир замолчал, потом его лицо вдруг оживилось. – Новость слыхали? – спросил он. – Конечно, не слыхали, что я говорю… Так вот. В связи с тем, что разговоры о нечистой силе множатся, по предложению решительного нашего господина урядника удумано устроить облаву на медведя-шатуна и тем доказать, что нет никакого черта в медвежьем облике, а есть лишь громадный и злой как черт шатун, который все следы в округе и оставляет!

– Ну, предложил эту облаву вовсе не урядник, – поправил я. – Эту мысль мне высказал Петр Николаевич Феофанов, когда подвозил из Казани в Шигалеево. У нас ведь – помните, я рассказывал? – изрядное приключение с этим шатуном случилось, нос к носу столкнулись. Здоровущий зверюга, доложу я вам! – У меня перед глазами возникла громадная черная фигура стоявшего на задних лапах зверя, и я почувствовал, как по загривку моему пробежал знакомый неприятный холодок страха. – Немудрено, что его за черта принимают. А человека он вполне может задрать, это уж я вам ручаюсь.

– Ну, Феофанов так Феофанов, – ответил Владимир. – Важно, что господин Никифоров поддержал его, так сказать, от лица властей. И возглавят эту боевую фалангу как раз господа Феофанов и ваш старый друг Петраков. – Он снова потер руки в каком-то вроде бы даже радостном возбуждении.

– Я смотрю, – укоризненно сказал я Владимиру, – вас это как будто веселит.

– Не то чтобы веселит, – ответил он с улыбкою. – Интересует – да, весьма. Ну сами подумайте, Николай Афанасьевич, можно ли пропустить такое захватывающее происшествие, как охота на медведя? Нет, я ни за что не отвернусь от эдакой возможности… Господин Феофанов поведет загонщиков, – добавил он после паузы, – а господин Петраков будет командовать засадным отрядом. Но, правду сказать, окрестный народ не очень-то отозвался. А я как раз и хочу присоединиться к доблестным охотникам! Очень жаль, что вы не сможете составить мне компанию.

Владимир нетерпеливо вскочил со стула, на котором сидел. Я с удивлением посмотрел на него снизу вверх.

– Николай Афанасьевич, я хочу, чтобы вы взглянули на мою амуницию, – сказал он просительно. – У вас ведь опыта куда как больше, чем у меня. Не откажетесь? Да вы сидите! – воскликнул он, заметив, что я приподнимаюсь в кресле. – Я ведь ружье принес, сейчас покажу! – Он стремительно вышел и тотчас вернулся с завидным ружьем – тульской двуствольной бескурковкой 12-го калибра.

– Позвольте-ка взглянуть. – Я приготовился высказать свое резонное мнение и вдруг подумал: до чего же нелепо буду сейчас выглядеть в шлафроке и белом ночном колпаке с оружием в руках.

Ни дать ни взять – Тартарен из Тараскона!

Владимир протянул мне ружье и спросил:

– Что скажете? Подойдет ли на медведя?

Двустволка центрального боя выглядела новенькой, даже стволы не вполне были обтерты от ружейного масла. Хотя клеймо об испытании стволов на разрыв поставлено было в 1886 году. Интересно, откуда у Владимира Ульянова эта ни разу еще не использованная тулка? Вряд ли поднадзорный студент поедет на место высылки, торжественно закинув за спину охотничье ружье. А в Кокушкине купить такое просто негде.

– Отчего же не подойти. – Я осмотрел казенную часть, бойки, заглянул в стволы. – Вполне подойдет. Отличное оружие. Патроны уже снарядили? Чем заряжать будете? Картечью, пулями?

– А вот патроны я хочу попросить у господина Петракова, – ответил Володя весело. – И по этой причине мы съездим к нему в гости. Он ведь не откажет, как думаете?

Услышав это, я наконец-то перестал удивляться тому азарту и предвкушению медвежьей охоты, который в одночасье охватил моего молодого знакомца. Словно пелена спала с моих глаз – я вдруг понял, что были у Владимира какие-то свои, особые виды на завтрашнее приключение. А поняв сие, решил, что негоже упускать последний, как мне представлялось, акт нашей драмы.

– Рановато вы меня со счетов сбросили, Володя, – сказал я, улыбкой стараясь скрыть охватившее меня волнение. – От хорошей охоты я только быстрее выздоровею, уверяю вас! – Я погладил рукою ложу, затем вернул ружье гостю. – Нет уж, на охоту я непременно отправлюсь, с вами заодно. Да и соскучилась моя «крынка», сколько уж на ковре висит винтовка, ровно украшение, пыль собирает.

Конечно, моя винтовка Крнка давно стала гладкоствольной – с тех самых пор, как ее пересверлили в ружье 16-го калибра, но называл я свою «крынку» все равно винтовкой – так мне почемуто приятнее было.

Я хотел было продолжить про охоту, но тут на горизонте появился второй гость, которому я поразился куда больше, нежели визиту Владимира, особенно – в теперешних обстоятельствах. Позже, замечу, вспоминая этот вечер, я пришел к мысли, что второй гость не иначе был направлен ко мне фатумом. Тогда же самым сильным чувством было изумление, охватившее меня, когда вошедшая в комнату Домна сообщила с привычной своей хмуростью, что, мол, приехали-с господин Петраков, Артемий Васильевич, и непременно хотят меня видеть.

– Сказала я, что вы хвораете, – молвила она, скривившись так, будто только что съела ложку касторового масла. – А только он ничего не слушает. Шумит, ругается.